Сердце земли - [6]

Симметрия постройки и архитектурные ордера формировали здание, в котором обитала семья, считавшаяся веселой, спокойной, не слишком экспансивной в плане выражения чувств, но при этом не слишком холодной в общении, в сравнении с семьями ее одноклассников. Тогда Алира еще не знала, что на самом деле представляет из себя поместье «Элехия». Их дом был самым большим среди всех окрестных домов и значил для нее ничуть не меньше, чем для ее друзей их собственные дома. Это был ее родной кров, где она просыпалась каждое утро, прекрасно зная, что, когда она вернется из школы, дом будет ее ждать, даря защиту, отдых, место для игр, вкусную еду, храня ее игрушки, одежду, книги и тетради, ткань для шитья, находки и «секретики» в маленьких шкатулках. Девочка не задумывалась, почему она родилась именно здесь, а не где-то еще, почему дом принадлежит ей и как все в жизни складывается так, что она растет счастливым ребенком. Ее мать, Элехия, занималась домашним хозяйством с помощью двух горничных и повара, а отец, Томас, путешествовал по стране, оставляя инструкции конюхам и работникам, или проводил время в кабинете, в окружении бумаг, полных записей, подсчетов цифр и комментариев.

Из рассказов других детей Алира узнала, что так вели себя все родители. Конечно, прислуга и повар были не у всех (например, у родителей ее подруги Аманды не было). Мать Аманды все делала сама и время от времени ездила в поле помогать мужу. Возможно, в этом было главное отличие семьи Алиры от всех остальных. Чтобы содержать такой большой дом, требовалось много людей. Ее мать в одиночку бы не справилась, а отец не смог бы позаботиться о таком обширном владении, как он говорил, когда брал ее с собой на прогулку верхом. Для Алиры мир ограничивался стенами ее прекрасного дома в полукилометре от шумного Алкиларе и той землей, что они с отцом объезжали, с ее падубами, можжевельником, тимьяном, самшитом и утесником, садами, виноградником, оливковой рощей, орешником и полями злаков.

– Там, – Томас простер широкую, сильную, жилистую руку в сторону горной цепи, прорезающей горизонт, – прекрасные сосновые и еловые леса и березовые рощи. Однажды я отведу тебя туда, Алира. А еще на верхние луга и пастбища: посмотришь, куда мы летом перегоняем скот. Запомни это, девочка. Ты должна все знать, потому что однажды вы с братьями все унаследуете. Даст бог…

И маленькая Алира запоминала. Уже повзрослев, она научилась удобрять, подвязывать, подрезать, косить и собирать урожай. Все работы велись строго по лунному календарю. Она привыкла заботиться о каждом клочке земли и ежегодно проверять крышу на предмет протечек. Единственное, чего она так и не могла понять, это почему отец всегда повторял: «Даст бог». Тоскливый вздох, которым он сопровождал эти слова, совсем не вязался с его сильным энергичным телом.

В ту ночь, заслышав крики, Алира решила узнать, что случилось. Она спустилась в холл и направилась в кухню, рядом с которой располагалась маленькая кладовая. Из нее можно было попасть в библиотеку, смежную с рабочим кабинетом отца, и столовую, откуда и доносились голоса. В кладовке хранили специи. Девочка обожала запахи перца, гвоздики, аниса и лаврового листа. Дверь была прикрыта неплотно, так что получилось бы подсмотреть и подслушать. В нос ударил сильный запах пота и нестиранной одежды. За длинным покрытым скатертью столом сидело с полдюжины человек из деревни. Девочка узнала владельцев самых больших домов. Все говорили одновременно, на их лицах застыла тревога. Внезапно Томас резко ударил ладонью по столу так, что Алира вздрогнула. Она еще ни разу не видела отца в ярости.

– Вы ошибаетесь! – рявкнул он. – Что вы творите?! Я никуда не поеду!

Следующие несколько секунд висела тишина, а девочка недоуменно смотрела на отца. Он не был высоким, но казался таким из-за крупных черт лица и рук. Но непропорциональность фигуры компенсировалась его мягким и любящим нравом. Соседи часто приходили к нему за советом, но сейчас его окружал ореол одиночества. Все вокруг молчали.

– Вы покинете свои дома, а что станет с землей? – продолжал Томас. – Вы будете всю жизнь об этом жалеть. Вас никогда не оставит чувство вины, что вы предали своих предков!

– Я читал письма тех, кто бежал во Францию во время Гражданской войны, – прервал его друг, отец Аманды. – Они работали и кормили свои семьи, а еще они воспользовались и продолжают пользоваться возможностями, что открыли для них города.

– А что бы еще они написали, Хоакин? Никто не станет рассказывать о своей тоске, чтобы вызвать жалость. – Тон Томаса слегка смягчился. – Они бежали, спасая свою жизнь и жизни своих родных. Нас же никто не гонит. Нет большего позора для людей вроде нас с вами, чем потерять землю…

Разговор снова прервался, на сей раз хлопнувшей дверью и громким криком из прихожей.

– Элехия?

Томас встал, прошел через комнату и скрылся за крашенной в серо-зеленый цвет резной двустворчатой дверью в дальней части столовой. Хоакин последовал за ним, но уходить не стал. У Алиры перехватило дух в предвкушении того, что будет дальше. Она была уверена, что кричала мать. Возможно, по этой же причине никто из мужчин не двинулся с места, прислушиваясь к неразборчивому разговору. А страх, порожденный невероятным напряжением и непонятными словами, связанными с немыслимой идеей о бегстве, не давал девочке пошевелиться и вынуждал крепче прижиматься щекой к двери кладовки.