Сердце в подарок - [14]

И почему он напускает на себя столь неприветливый вид? — подумала Оливия, и сердце у нее ушло в пятки, а затем медленно вернулось на место. В сочетании с ярко выраженной сексуальностью это так трудно перенести! Ощущение такое, будто смотришь на кремовый торт, от вида которого слюнки текут, и в то же время знаешь, что эта аппетитная штука содержит смертельный яд!

Бросив расческу в раскрытую сумочку, Оливия собралась с духом и старательно проговорила веселым, дружелюбным тоном: «Я готова». Но получилось совсем не так, как хотелось, — голос прозвучал хрипло, с придыханием, отчего она показалась себе полной идиоткой.

— Вы собираетесь знакомиться с моим отцом в таком виде? — Его великолепный рот сложился в презрительную усмешку. Хотя все дело, может быть, просто в нетерпении, снисходительно решила она. Ее мнение резко изменилось, когда он добавил: — Вы намерены украсить обеденный стол нищенской внешностью с тем, чтобы отец пожалел вас и удвоил сумму, отпускаемую вам на одежду?

Украсить обеденный стол? О Господи! И что это за сумма, отпускаемая на одежду? Я же ничего такого не просила, возмутилась она! Как он смеет думать, что я жду подобной благотворительности? Гневный румянец начал заливать ее лицо.

— Знаете что? — прошипела Оливия сквозь плотно сжатые зубы. — Я вас ненавижу. По-настоящему ненавижу! — И она действительно имела в виду то, что сказала. Никогда не испытывавшая ненависти ни к одной живой душе, сейчас мисс Добсон ненавидела Пьетро Мазини с такой силой, что поперхнулась собственными словами. Однако увидев, как скривилась его верхняя губа и чуть приподнялись темные брови, Оливия возмущенно выпалила: — Вы дали мне... Нет, приказали быть готовой через десять минут! Я еще не распаковала вещи. Так как же мне успеть переодеться?

— Аделина уже позаботилась о ваших вещах, — холодно сообщил Пьетро, явно не придав никакого значения ее гневной вспышке, и подошел к огромному шкафу, на массивных дверцах которого красовались резные херувимы, гирлянды виноградных гроздей, павлины и фантастические цветы.

Оливия судорожно проглотила слюну и невольно прижала руку к горлу. Она была слишком возбуждена, чтобы заметить, что брошенные ею на пол вещи убраны и что нигде не видно ее чемодана. Ее скудные пожитки затерялись в открытом Пьетро и похожем на пещеру шкафу. Его пальцы пробежали по немногим занятым вешалкам, и Оливия испытала ужас, поняв, что сейчас последует, — на свет божий появится ее действительно кошмарное платье!

Она сшила его сама, когда ею овладело неоправданное и недолгое увлечение шитьем. Видно, что-то было не так с выкройками или с сопровождавшими их инструкциями. Ничем иным нельзя объяснить получившийся ужас.

Ее обычный гардероб состоял из джинсов и топов и пары цветастых юбок для летней погоды. Мать предупреждала: «Брюки из магазина для бедных хороши только в домашней обстановке, но не годятся на вилле итальянского миллионера! Это — твое единственное платье, и ты должна взять его с собой».

Когда Пьетро повернулся к ней, Оливия пожалела, что не сожгла этот жуткий наряд давным-давно. Однако висящее на его руке платье выглядело не таким уж страшным. Сохранила свою свежесть ткань цвета голубого саксонского фарфора, покрытая легким растительным орнаментом. Но если его надеть...

Он еще пожалеет, что заставил меня влезть в этот цветастый чехол для виолончели, зло подумала Оливия, и в ее глазах, когда она уже намеревалась взять платье и отправиться в ванную комнату, вспыхнул мятежный огонь.

— Нет, — выпалил Пьетро, схватил ее за плечи и повернул к себе. — Обычные женщины переодеваются часами, а вы, чего доброго, затратите на это несколько дней! Обед будет подан через полчаса, а до него отец хочет встретиться с вами наедине. Мы и так заставляем его ждать.

Его потрясающие глаза выражали нетерпение. Оливия зачарованно уставилась на него. Мягкие волосы цвета ночи светились в лучах заходящего солнца, струившихся через высокие окна и как бы обрамлявших ореолом его мужественное лицо. Она обратила внимание на непокорную, свисавшую на широкий лоб прядь аккуратно постриженных волос, на морщинку между суровыми бровями, на густые черные ресницы, на четкую линию аристократического носа, на удивительно обворожительный и безумно чувственный изгиб нижней губы...

Какая жалость, что такая великолепная внешность скрывает холодное сердце, если оно вообще у него есть, мрачно подумала она. Оливия непроизвольно облизала свои вдруг пересохшие губы и тут же возмущенно вскрикнула, когда Пьетро неожиданно схватил за низ ее майку и стащил с нее.

— Да как вы смеете? — прошипела Оливия, приходя в себя лишь после нескольких бесконечно долгих мгновений, в течение которых его полу-прикрытые веками глаза оглядывали ее обнаженную плоть.

Она съежилась, сознавая всю ущербность своего простенького белого хлопчатобумажного лифчика. Тот был слишком мал. За время беременности ее грудь заметно увеличилась и теперь просто вылезала из его чашечек... Сделав отчаянный прыжок к жалкому платью, все еще висевшему на его руке, Оливия выкрикнула:

— Как вы могли позволить себе такое?