Сердце в гипсе - [67]

Неужели всю жизнь я буду такой идиоткой? А эти его чертовы ботинки, перемазанные красной грязью? Только в одном месте есть эта красная глина – в этой проклятой яме рядом с Ренькиным домом. А я еще эти ботинки мыла! И жена Конрада, которая была крайне удивлена, что я не рыжая. Потому что видела его с рыжеволосой. Или это Конрад их встретил и сказал супруге: «Адам завел себе хорошенькую рыжую киску». Мой Адам.

Нет, уже не мой. Мне вдруг стало безразлично, как я выгляжу, могу быть и толстой. Стройная и рыжая у него уже есть. Ума не приложу, что делать. Нет сказок на свете, одна лишь суровая действительность. Не существует моногамии, сплошные измены. Каждый всегда кому-то изменяет. И так сделалось погано на душе, стоило лишь об этом подумать. Может, мне следовало бы поступать так, как я другим советую в письмах. Не принимать решений в порыве эмоций. Ренька – идеальная кандидатка в ни к чему не обязывающие любовницы: у нее нет детей, зато есть замотанный работой муж, которого не волнует, чем занимается жена. А я? С Тосей? Быть постоянно между молотом и наковальней? Ренька неплохо устроилась. Реньке и замуж не хочется, потому что муж у нее есть. Наверняка разводиться не станет и не поставит его в неловкое положение, и желанием она не горит, чтобы их отношения были прочными и хорошими. Надо это перетерпеть. У них банальный роман. Только секс. Секс не в счет. Там, где прочно, не рвется. Люди совершают ошибки. И Адам не без греха. Если бы он не хотел оставаться со мной, его бы здесь не было.

Ну все же – как? После той рыжей девки… У меня разорвется сердце.

Помни о том, что ты любишь

И в итоге я повела себя так, как поступают самые глупые женщины в мире. Я решила докопаться до истины, поехала к жене Конрада. Та призналась, что видела Адама, правда, очень давно, еще до каникул, с какой-то рыжей вертихвосткой, очень эффектной (не отрицаю), молоденькой (это преувеличение), он нес за ней сумки. Так же, как когда-то мой Экс за Йолей. Вовсе не помазок для бритья в ванной комнате является мерилом отношений, а поклажа, которую мужчина носит за женщиной.

А значит, пусть забирает свое и сматывается. Мне не придется переезжать, начинать все сначала, строить дом, следить за собой. Мы с Тосей как-нибудь справимся. Мне всегда приходилось справляться самой. Расскажу об этом проклятом счете, верну ему в конце концов эти деньги, в худшем случае – немного подождет. По крайней мере я вылезу из этого болота, в котором увязла.

Я села в электричку. Безо всякого желания. Впервые я столь неохотно возвращалась домой. Шел дождь, началась настоящая осень. Окна, которые было невозможно открыть летом, теперь не удавалось закрыть. Хлестал ветер, мокло сиденье рядом. Тоскливо. Сумеречно.

Обычно я утешала себя тем, что в моей прекрасной стране нет хотя бы вулканов, ураганов и землетрясений, но оказалось, я жила бок о бок с вулканом, и землетрясения не нужны, если рядом поселится этакая Ренька. Но между нами, коль не она, была бы другая. И ведь не она заверяла меня в своей искренности и любви.

Тряслась я в своей электричке, и мысли у меня невеселые. Вдобавок ко мне подсели двое мужчин далеко не первой свежести. Вчерашней, а может быть, позавчерашней. Хорошо усвоенный алкоголь в сочетании со свежим пивом – сногсшибательная смесь для моего носа. Мало того, что вокруг толпа, мало того, что возле меня в проходе улегся ротвейлер (правда, в наморднике), мало того, что дождь за окном, солнышка – ни слуху ни духу, до следующего лета еще далеко, – так мне еще и жить не хотелось.

И так мне жить не хотелось и не хотелось четыре остановки, целых двадцать минут, и тут ротвейлер вышел вместе со своим хозяином. Первое радостное событие за этот день. На следующей станции вышло немного народу, стало чуть-чуть свободнее, но те, затрапезного вида господа сидели рядом, и я не могла притворяться, будто я их не вижу, не слышу, не чувствую. Хотя я и не городская. Терпеливо сидела, глядя в окно. Но до моих ушей долетали обрывки разговора этих, вчерашней свежести, мужчин.

Один другого спросил:

– А чего ты ей скажешь?

– Без понятия. – Голос второго звучал грустно. – А ты?

– Тоже не знаю, – проговорил тот, первый.

– Может, правду?

– Не поймет.

– Ну придумай чего-нибудь…

– Да чего там придумывать… – пожаловался первый.

Я сделала вид, что не обращаю на них внимания, да и какое мне в конце концов дело до двух мужиков вчерашней свежести, раз вообще весь мир против меня. Но ведь уши не заткнешь, и волей-неволей я косвенным образом стала участницей их беседы.

– Если чего-нибудь выдумаю, то в другой раз она мне ни за что не поверит, – закончил первый попутчик.

– Конечно! – поддержал второй. – Лучше уж не бреши. А то как начнешь брехать, так и не кончишь.

– Ну! – согласился первый. – Да и не люблю я врать.

Попутчики замолкли, а мне интересно, что им еще придет в голову.

Всегда чему-нибудь можно научиться в пригородном транспорте.

– А любишь ее?

– Больше всего на свете, – признался первый, а голос у него был такой же печальный, как и вид за окном.

– Ну, брат! – Второй от радости аж заговорил во весь голос. – Так чего ты, брат, киснешь? Главное дело, чтоб любовь была! Раз ты знаешь, что любишь ее, то полный порядок! – И он, наклонившись к приятелю, начал что-то шептать, размахивая руками.