Сердце в гипсе - [60]

– Пистолет.

– У меня нет, – ответила я машинально.

– Столетний юбилей числа «пи» – это пистолет! – Тося посмотрела на меня как на недобитую интеллигентку. – А Якуб догадался. А вот еще. Отступление армии?

– Тося! – простонала я жалобно. – Только не сегодня.

– Драпировка! С тобой вообще ни о чем нельзя поговорить. Я иду спать. Адам куда-то уехал?

– На радио.

– Он ведь сегодня не должен был дежурить.

Тося взяла Сейчаса на руки и пошла к себе. Я выключила компьютер и набрала в ванну воды. Лето прошло. А ведь оно должно было стать для нас незабываемым, и я-то уж точно его никогда не забуду. Два дня, проведенных в Берлине, уничтожили все. Как же мне не беспокоиться?

Мужчина, который слишком часто исчезает из дома, не любит этот дом. Отчего это у Адама вдруг так много работы? Я легла в ванну и прикрыла глаза. Мне следовало бы ему все рассказать. Из маленьких недомолвок вырастают настоящие проблемы. Он, наверное, даже не предполагал, что я могу оказаться такой идиоткой. Это были наши общие деньги, а не мои, я не имела права так поступать. Я и в самом деле его избегаю, потому что всего боюсь. Ни к чему хорошему это не приведет. Так я и лежала в этой ванне, пока вода не стала холодной. Забралась в пустую постель, и мне стало ужасно грустно. Борис улегся на коврике, он уже не пытался влезть к нам в кровать. Наконец я, окончательно решив, что должна что-то предпринять, заснула.

– Мам, ты когда-нибудь считала, сколько за свою жизнь ты съела животных?

Тосин вопрос меня потряс. Она стала вегетарианкой, потому что Якуб не употребляет мяса. Безусловно, я не в состоянии посчитать всех съеденных мной животных, но результат был бы шокирующим.

– За последний год ты как ни в чем не бывало съела четверть небольшого теленка, стайку или две чудненьких пестреньких курочек, а про говяжьи бифштексы вообще лучше не вспоминать, – не отставала от меня дочь. – Ничего странного, что ты превратилась в токсикогенную мамашу.

– А картошка, съеденная мной, могла бы зацвести на площади в десять соток, если бы я ее посадила, а сахар, если бы я сыпала его на пол, а не в чашку, мог бы покрыть весь наш дом, – спокойно парировала я. – Я не могу винить за это своих токсикогенных родителей. Они не могут быть в ответе за все.

– Э-э-э, – пожала плечами Тося, – с тобой вообще серьезно не поговоришь. – И, вынув из холодильника зеленый хвостик сельдерея, начала его смачно грызть.

Я ответила на девятнадцать писем и устала до смерти, мне пора носить очки, и совершенно бессмысленно становиться вегетарианкой. Когда Адам узнает, что я наделала, он просто уйдет. Позвонила Уле, она обещала зайти вечером. Но пришла немедленно. Для настоящей дружбы важна твоя душа, а не ошибки в питании. А моя душа, прикрытая лишними килограммами, рыдала. Уля вопрошала меня с изумлением:

– При чем здесь полкоровы?

– Не половина, а четверть. Я причастна к убийству, принимаю активное участие в уничтожении, перерабатываю живых птичек на бедрышки с ананасом, и должен был настать тот момент, когда мне кто-то откроет на это глаза.

– Ты хочешь стать вегетарианкой? – догадалась Уля. – Если я правильно тебя поняла.

Не знаю, кем яхочу стать. А становлюсь одинокой женщиной. Обманула мужчину, которого люблю…

Уля не понимает меня. Никто меня не понимает. Так будет всегда. Что из того, что я не одна, если это может произойти каждую минуту? Моя собственная дочь, и та пытается что-то изменить в своей жизни, а мне не под силу даже маленький решительный шаг.

Уле тоже живется несладко. Мы решили включить телевизор. На экране сплошь стройные женщины. Которые стирают в самых лучших порошках. Пользуются самыми тонкими прокладками. Чистят и без того белоснежные зубы. Ставят пятна, проливая на себя и на окружающих разные соки, а потом изящно потягиваются возле стиральных машин. Или возле холодильников. Или подают мужьям масло, которое красиво мажется на хлеб. Или едят что-нибудь легкое, содержащее всего две калории. Или в мини-юбочках подают пиво. На длинных, стройных ногах. Прыгают с парашютом, а ведь они могли бы и без парашюта плавно парить в воздухе, потому что они невесомы. Мы выключили телевизор.

Уля протянула руку к вазочке и захрустела соленым орешком – миллион калорий. Взяла и я.

– Вот видишь? – сказала я ей.

– Вижу, – ответила Уля. – И знаешь что? Я бы не хотела, чтобы моя жизнь свелась только к этому. И тебе бы посоветовала заняться чем-нибудь другим.

Но чем? Чем все-таки? Хищением? Мошенничеством? Пачкать и стирать? Переодеваться и разносить алкоголь? Жевать самую лучшую резинку – при условии, что талия у тебя пятьдесят три сантиметра? Так ведь это все не для нас!

– Знаешь что? – Уля начала рассуждать вслух. – Какие же мы с тобой идиотки. Верим рекламе. Вот в чем беда. Если бы ты не смотрела телевизор, была бы счастливой, незакомплексованной женщиной. Подумай, кто пропагандирует голодание? И богатство, которое важнее всего?

Одно я знала точно – это не я.

– А между тем, – у Ули заблестели глаза, – речь идет вовсе не о том, чтобы выглядеть именно так!

Разве?! Это весьма любопытная теория, которая, увы, не подтверждается практикой.