Сердце убийцы - [116]

Большинство гостей, независимо от пола, тут же забулькало кальянами — но бульканье это подозрительно походило на смех. Сложно было сказать, над чем придворные смеялись больше: над сомнительным даром кронпринца или его еще более сомнительной нравственностью. При дворе мода на демонстративную гетеросексуальность не прижилась, несмотря на то, что император явно предпочитал дам. Сам же император же усмехнулся с гордостью, что несказанно удивило Дайма. С каких пор отец не просто позволяет бастарду огрызаться, но и поощряет его?

— Право, я не настолько неосмотрителен, чтобы оставлять свою прелестную невесту одну надолго, — сделав вид, что совершенно не задет насмешками, выпустил ответную шпильку Люкрес. — Всегда найдется какой-нибудь барон, готовый согреть постель принцессы.

— Или какой-нибудь полпред Конвента, — едва слышно прошептала графиня Сарнелли, известная ценительница всех доступных истинным шерам радостей жизни, своей соседке, правой руке министра финансов. Та так же тихо хихикнула.

Усмехнувшись наивности дам, Люкрес прикрыл глаза и затянулся, словно потеряв интерес к теме, однако при этом он послал Дайму отчетливый образ Мануэля Наба и Шуалейды, слившихся в страстном поцелуе. Явно реальное воспоминание, а не модель — к сожалению, Дайм слишком хорошо их различал, чтобы тешиться иллюзиями.

Почти хорошее настроение Дайма резко ухудшилось.

Если Шу взяла в постель светлого шера Наба, вполне понятно, почему она не ответила ни на один его вызов. Ни один из сотни! Ее любовь к Дайму не выдержала боли и разочарования, которые он ей принес. Он втянул ее в свои интриги, не смог защитить, его самого выпороли у нее на глазах. Ни одна женщина не сможет любить мужчину после такого. Да что там, его собственная любовь к темному шеру Бастерхази превратилась в боль, смешанную с отчаянием: он слишком хорошо помнил, как им было хорошо вместе, но еще лучше помнил собственное унижение и кнут, раздирающий тело и выпивающий дар.

Глупо было надеяться, что у Шуалейды все иначе. Да, она спасла Дайма от смерти ценой собственной свободы, но цена оказалась слишком велика, и ее любовь превратилась… хорошо, если не в ненависть. В лучшем случае — в равнодушие.

Будь проклят сумасшедший маньяк Люкрес. Он получит все, что заслужил.

— Так радуйтесь, что в постели ее сумрачного высочества не вы, брат мой, — не дав придворным сплетникам возможности заметить, что шпилька Люкреса попала в цель, светло улыбнулся Дайм. — Ваша хрупкая психика не вынесет такого испытания. Не так ли, доктор Майнер?

Шер Майнер успел лишь понимающе ухмыльнуться и только собрался сказать что-то дипломатично-издевательское, как дверь в курительную раскрылась, и на пороге показался Парьен. Как всегда — без положенного по протоколу торжественного объявления. Совершенно ненужного, учитывая, что аура Светлейшего полыхала, как рассвет, и никакие стены и двери не могли служить ей препятствием. А на мнение всех, кто не был способен эту ауру увидеть хотя бы за сотню локтей, Светлейший плевать хотел.

— А, Жерар! Я надеялся увидеть тебя за обедом! — поднялся ему навстречу император, раскрывая объятия.

— Ты же знаешь, Элиас, я не люблю большие сборища. Но перед новым кальяном устоять не в силах.

Гости императора прекрасно поняли намек, дружно поклонились и потянулись к выходу. Дайм вместе с ними — только ради того, чтобы поймать мысленное: «В любое время, Дамиен. Я буду ждать», — от шера Майнера.

И тут же услышал ожидаемое:

— Дамиен, останься. — И, едва они остались втроем: — А теперь поговорим серьезно.

Что ж, вот и настало время подвохов. До сих пор ни один серьезный разговор с императором без них не обходился, вряд ли этот станет исключением.

— Как будет угодно вашему всемогуществу, — поклонился Дайм.

Император отмахнулся от церемоний.

— Садись, Дамиен, и рассказывай. Все как есть, а не ту чушь, которую ты писал в отчетах.

— Почему же чушь, Эли? На мой взгляд, прекрасный образчик эпистолярно-фантастического жанра. Хоть временами и излишнего объема. Помнишь, как весело было сгружать папки с отчетами со слона? Твои министры обзавидовались, они до такого не додумались.

Светлейший хмыкнул и с наслаждением затянулся кальяном.

Дайм старательно смутился и опустил взгляд.

Император рассмеялся.

Предчувствие близкого подвоха усилилось.

— Несомненно, это было прекрасно! Дайм, мальчик мой, я давно так не веселился.

— Рад, что сумел поднять вам настроение, отец.

— Не опускай глазки, как глупая кокетка. Дело с Пхутрой ты разрешил просто великолепно, хоть и совершенно противозаконно. Самое главное, что ты сумел не попасться.

Император сделал выразительную паузу. Дайм затаил дыхание. Светлейший выдохнул струйку дыма, тут же превратившуюся в любопытно подрагивающее ослиное ухо.

— Вот именно, мальчик мой. Что я, зря тебя учил не попадаться? — подмигнул ему Светлейший и добавил с тихой печалью: — Хотя в Сашмире тебя и ловить уже некому…

— Но на этот раз ты заигрался, Дамиен, — нахмурился император, не поддержав ностальгию Парьена по старым добрым временам. — Твои невинные шалости чуть не стоили тебе жизни, а нам…

— Седых волос, — продолжил вместо него Светлейший, оглаживая невесть откуда взявшуюся седую бороду. Длинную, чуть не до пупа, и со вплетенными в нее ромашками.