Сердце - [33]

Наш дом, который, когда я приехал, был таким спокойным и даже слишком тихим, теперь из-за этого всего становился всё шумнее и шумнее.

Между тем болезнь отца, лежавшего неподвижно, всё шла к худшему. Переговорив с матерью, с дядей, я в конце концов послал сестре и брату телеграммы. От брата пришёл ответ, гласящий: „Выезжаю немедленно“. От мужа сестры также пришло известие: „Еду“. У сестры при первой беременности произошёл выкидыш, и теперь она очень береглась, боясь, как бы это не повторилось снова. Поэтому вместо сестры должен был приехать её муж.

XI

Даже в это тревожное время у меня бывали свободные минуты, когда я мог спокойно посидеть у себя. Я даже изредка мог, открыв книжку, прочесть, не отрываясь, десяток страниц. Завязанная корзина как-то незаметно оказалась развязанной. По мере надобности я вынимал оттуда различные вещи. Я оглянулся на то задание, которое, я мысленно поставил перед собой на нынешнее лето, когда уезжал из Токио. То, что я сделал, не составляло и третьей доли его. Я и раньше не раз испытывал это неприятное чувство, но в такой степени случалось очень редко. Я говорил себе, что так обыкновенно бывает со всеми, но всё же был подавлен неприятным чувством.

С таким неприятным чувством я сидел и думал о болезни отца. Старался представить себе, что будет после его смерти. И на ряду с этим, с другой стороны, у меня всплывала мысль об учителе. И так в моём скверном настроении я видел перед собою облики этих двух людей, совершенно различных между собой — по положению, воспитанию и характеру.

Раз, когда я, отойдя от постели отца, сидел один, скрестив руки, среди разбросанных в беспорядке книг, вошла мать.

— Ты бы прилег! Ты, вероятно, утомился.

Мать не понимала моего душевного состояния. И я был не из тех детей, которые ждут этого от матери. Коротко я поблагодарил её. Но она продолжала стоять у входа.

— Что отец? — спросил я.

— Заснул, — ответила мать.

Вдруг мать вошла в комнату и села рядом со мной.

— От учителя всё ещё ничего нет? — спросила она.

Мать тогда поверила моим словам. Я уверил её, что от учителя обязательно будет ответ. Но уже и тогда я сам совершенно не ждал от него того ответа, на который надеялись отец и мать. В результате вышло так, словно я обманул мать.

— Попробуй ещё раз написать! — сказала мать.

Я не остановился бы перед тем, чтобы отправить несколько совершенно бесполезных писем, если бы это могло успокоить мать. Но мне было неприятно торопить учителя по такому поводу. Гораздо больше, чем выговоров отца, чем неприятностей для матери, я боялся того, что могу упасть в глазах учителя. Я и так подозревал, что неполучение от него до сих пор ответа по поводу моей просьбы, может быть, этим именно и объясняется.

— Написать письмо ничего не стоит, только такого дела по почте не сделаешь. Как-никак, а придётся самому съездить в Токио и попросить лично...

— А отец-то как же? Ведь не известно ещё, когда тебе можно будет поехать в Токио.

— Я и не еду. Я намерен сидеть здесь, пока дело не кончится — или он выздоровеет или нет.

— Само собой. Кто ж бы мог бросить такого тяжёлого больного и уехать в Токио!

Сначала в глубине души мне стало жаль матери, ничего не знавшей. Но сейчас же вслед за этим я не мог взять в толк, почему это матери понадобилось в такую тревожную минуту поднять этот вопрос. Когда я отходил от больного отца, у меня появлялась возможность спокойно посидеть и почитать книгу. Повидимому, мать также, забыв про лежащего перед нею больного, имела возможность подумать о чём-то другом. В этот момент она проговорила:

— По правде сказать, я думаю, что если бы ты нашёл себе место, пока ещё жив отец, это его несомненно успокоило бы. Конечно, при таком состоянии, пожалуй, уже не успеть, но всё же, если бы теперь, пока он и говорит как следует и соображает хорошо, если бы можно было его, пока он жив, этим порадовать, это было бы с твоей стороны исполнением сыновнего долга по отношению к отцу.

К несчастью, моё положение было таково, что я не мог исполнить этого сыновнего долга. В результате я не написал учителю ни одной строки.

XII

Когда приехал мой старший брат, отец, лёжа в постели, читал газету. У него была привычка обычно, что бы там ни случилось, ежедневно прочитывать газету. Теперь же, с тех пор, как он слёг в постель, он от скуки ещё больше стремился к чтению. Мы с матерью не удерживали его насильно от этого, а старались по возможности делать так, как хочет больной.

— Если у вас ещё столько сил, значит, ещё ничего. Я ехал сюда в предположении, что дело совсем плохо, а выходит, что вовсе уж не так ужасно...

Так говорил брат, разговаривая с отцом. Его слишком оживлённый тон казался мне невяжущимся с обстановкой. Но и он, отойдя от отца, и оставшись со мной, был печален.

— Хорошо ли ему позволять читать газеты?

— И я так думаю, но только он и слышать не хочет, ничего не поделаешь!

Брат молча выслушал моё объяснение. Затем спросил:

— Он ещё всё хорошо понимает?

Повидимому, он полагал, что сознание отца несколько ослабело из-за болезни.

— На этот счёт всё обстоит хорошо. Я вот давеча в течение двадцати минут сидел у него, разговаривал о том, о сём, — и даже признаков расстройства речи ни малейших! В таком положении он ещё долго может продержаться.