Сердце солдата - [66]
Во что бы то ни стало надо остановить этот эшелон, преградить ему дорогу!
Кровь сочилась из прокушенной губы, но Коля не замечал этого. Он весь превратился в слух. Казалось, каждый нерв, каждая клеточка утомленного тела слышат эти мерные удары колес и наливаются нечеловеческой яростью.
Нет! Он не пройдет, он останется здесь, в овраге, этот эшелон с запада!
— Я попробую, Яшка. В случае чего — строчи по ним. — Коля взял у своего второго номера заряд тола.
— Вместе пойдем.
— Нет… Вдвоем не пробиться… Будь здоров, Яшка.
И Коля пополз вперед, таща за собой тяжелый сверток.
Хлюпают шаги патруля. Все ближе, ближе… Коля вжался в землю, замер. Только бы не заметили! Как медленно они идут. Вот сейчас, сейчас… Коля снова до боли прикусил губу…
Рядом возникли две фигуры автоматчиков.
Ближнего можно схватить за ноги.
Хлюп. Хлюп. Хлюп…
Коле кажется, что он видит комья грязи на тяжелых подкованных сапогах…
Прошли…
И тотчас, почти у самых ног автоматчиков Коля бросился вперед, подхватив свою ношу. Вот он — край косогора. Еще секунда и парнишка сползает вниз по мокрой скользкой земле.
А поезд стучит и стучит все громче, все отчетливей.
Коля бросился к рельсу. Обламывая ногти и не чувствуя боли, начал рыть землю. Мокрая земля не поддавалась…
Не успеть… Кончено…
Из-за поворота выползло чудовище с притушенным глазом. Все ближе его тяжелый грохот.
Не успеть!
Коля еще сильнее прикусывает окровавленную губу.
И вдруг перед ним отчетливо, как наяву, возникает лицо расстрелянного отца. Брови нахмурены. Серые, как у сына, глаза глядят в упор, сурово. Потом он видит горящую хату, где каждая половица, каждый гвоздик, каждое пятнышко на стене — это его детство… Она горит, и едкий дым повисает в морозном воздухе.
И вдруг сквозь пламя Коля различает бегущих солдат. Крошечные фигурки стремительно приближаются. Он видит алые звездочки на касках, пилотках, фуражках. Они растут, эти фигурки. Они бегут по родной земле, и солнце встает за их плечами. Они кричат что-то…
Нет, это кричит девочка из Зыбайлы. Крик ее то усиливается, то стихает, вязнет в ушах, вплетаясь в чудовищный грохот эшелона. Вот он рядом, фашистский, черный в ночи эшелон…
Коля выпрямляется во весь рост. Сейчас они встретятся лицом к лицу: комсомолец Коля Гайшик из Вольки-Барановской и черный фашистский эшелон из Берлина.
Коля прижимает противопехотную мину к заряду тола.
Паровоз надвигается темной громадой. Дышит жаром в лицо.
Нет! Не пройдешь!
Коля рукой приводит в действие несложный механизм капсюля-детонатора и бросает заряд под колеса паровоза…
Яшу отбросило взрывной волной, ударило затылком о тонкий ствол елки, оглушило.
Когда он очнулся, кругом было светло и жарко, будто летнее солнце взошло апрельской ночью. Багряные языки пламени вырывались из оврага, зловеще светился едкий дым. Внизу что-то грохотало, видно, рвались боеприпасы. По косогору, обезумев, метались темные фигуры фашистов. Слышались крики.
Яша шевельнул руками и ногами. Целы. Только нестерпимо болят голова и шея.
«А Коля… он остался там… Он подорвался вместе с эшелоном».
Яша ткнулся лицом в землю, заплакал…
Вайнер мчался в черной блестящей машине с выбитыми стеклами прямо через поле, без дороги. Машину бросало на ухабах. Вайнера бил озноб.
За спиной его на востоке полыхало зарево. Грозная лавина советских войск обрушилась по всей линии фронта, смяла ее, стерла и теперь катилась по пятам.
— Гони! Гони! — кричал Вайнер шоферу.
Машина выскочила на проселок и с разгона врезалась в завал. Вайнера отбросило вместе с оторванной дверцей в сторону. Собрав силы, он встал. Позади послышалась автоматная очередь. Вайнер снова упал и на четвереньках пополз на запад…
Неудержимая железная лавина катилась с востока по белорусской земле. За плечами солдат вставало солнце. А навстречу им подымался не сломленный бурей, гордый недремлющий лес.
РАССКАЗЫ
ВЫСОТА 407
Давно это было. Еще гражданскую войну.
Вместе с другими частями Красной Армии дралась с белыми и вторая рота. Белые отходили. Рота наступала им на пятки, не давая закрепляться. И вдруг остановилась в лесу, перед высоткой, что на картах была обозначена цифрой «407». Белые, отступая, успели подготовить здесь свою оборону. Место было удобным. На взгорке стояла полуразвалившаяся ветряная мельница. Она была запорошена снегом, будто надела белый маскировочный халат. Сетчатые скелеты крыльев казались воздетыми к небу руками. Будто мельница сигналила издали красноармейцам: «Остановитесь, люди! Здесь подстерегает вас смерть».
И верно. Несколько раз ходила рота в атаку. Усталые, с потемневшими лицами, продрогшие и голодные, в ярости сжав зубы, выскакивали красноармейцы из низкорослого ельничка на заснеженное поле. Охрипшие голоса выводили нестройное «ура».
И тотчас начинали стрекотать невидимые пулеметы на высоте 407. И некуда было спрятаться от жалящего свинца. Люди падали, зарывались в снег, отступали к ельнику, с трудом утаскивая убитых и раненых, оставляя на снегу розовые пятна.
Уже в сумерках захлебнулась последняя, десятая атака.
— Люди устали, — глухо сказал комиссар, садясь на землю и отправляя в рот горсть снега.
Комроты только мотнул перебинтованной головой. В одной из атак пуля хлестнула его по лицу, и говорить было больно.
