Сердце просит счастья - [50]

– Ну-у, – призналась Мира, – воспоминание, конечно, тяжелое, но я давно справилась с последствиями, как физическими, так и психологическими, – и посмотрела на него интригующе. – Я, в отличие от тебя, не была хорошей девочкой. Вернее, была совсем нехорошей девочкой, – придвинулась к нему поближе, наклонилась и, изменив голос на низкий, эротично-порочный, уточнила: – Очень-очень плохой девочкой.

Выпрямилась, рассмеялась, увидев, как изменилось выражение его лица и… И рассказала о своем подростковом бунте и его трагическом завершении.

И когда она закончила свой рассказ, Барташов, покачав пораженно головой, подытожил услышанное:

– Значит, ты у нас была маленькой бандиткой?

– Не бандиткой и не малолетней преступницей, а трудным подростком, – внесла поправку Мира и изобразила раскаявшуюся невинность.

– Очень, видимо, трудным, – усмехнулся Барташов и констатировал: – Загадочная ты личность, Мира Олеговна. Очаровательная, таинственная девушка, – и вздохнул. – Убойная смесь.

И протянул ей руку.

И что-то сразу же изменилось вокруг них – сама атмосфера легкого, ироничного разговора словно переключилась в один миг, настраиваясь совсем на иные потоки и смыслы. Мира посмотрела Андрею в глаза и вложила свою ладонь в его ожидающую руку.

И шагнула к нему, еще в движении, сразу же, попадая в его раскрытые объятия и в его поцелуй. Прервав который он подхватил ее на руки и понес в спальню на кровать.

В этот раз они ласкали друг друга долго, нежно, познавая всеми чувствами, запоминая кончиками пальцев и горящими ладонями, губами. Подводили к самому краю, останавливались, остывали и начинали сначала.

А когда Андрей соединил их тела, медленно войдя в нее, оба задохнулись от невероятной чувствительности…

На этот раз не случилось никаких странных вольтовых дуг, проходящих через их тела, – нет… на вершине их сразу выбросило за обычный порог чувственности, как прострелило.

Они заснули практически сразу, словно не выдержали какие-то внутренние предохранители чрезмерного напряжения, вырубив эти две системы одновременно.

Проснулись перед рассветом, долго целовались и так, в поцелуе, и соединились. Это было совсем по-другому, но, видимо, они настолько настроили свои тела на одну гармонию, один высокий лад, что практически сразу достигли оргазма.

Утром Мира, чувствуя абсолютную внутреннюю благость, разлившуюся по всему телу, в каждой его клеточке, начала улыбаться еще до того, как проснулась окончательно.

Она открыла глаза, повернула голову и посмотрела на спящего рядом мужчину. Он был абсолютно расслаблен, как только может быть расслабленным человек, находясь в полной, безоговорочной безопасности и в такой же душевной и телесной благости, которую испытывала она.

Она рассматривала спящего Барташова какое-то время, преодолевая желание расцеловать его, и, соблюдая осторожность, неторопливо выбралась из кровати.

Стояла под струями душа, чувствуя радостную усталость во всем теле и легкое побаливание мышц от непривычной нагрузки, и продолжала улыбаться.

Ей никак не удавалось справиться с этой улыбкой. Ну никак!

Даже когда позвонил режиссер звукозаписи, разговаривая с ним, она все продолжала улыбаться.

Одевшись в любимый домашний балахон, Мира готовила что-то замысловатое, стоя у плиты, и все уговаривала себя перестать так уж сиять от радости – притушить хоть немного эмоции-то.

Она услышала движение за спиной – ну, и как тут перестать улыбаться? – усмехнулась про себя, чувствуя всем телом, как появился Андрей.

Но в следующую секунду, даже не поворачиваясь к нему лицом, всем своим существом, всеми настроенными на этого мужчину нервами, фибрами, совпадением на каких-то неизвестных тонких планах, она вдруг ощутила, поняла, что случилось что-то катастрофическое.

А уже в следующую секунду почувствовала, что именно изменилось…

И застыла у плиты, как окаменела, даже больно стало затвердевшей спине и сведенным как судорогой лопаткам.

– Мне пора, – произнес Барташов пустым, лишенным эмоций голосом.

Мира осторожно, преодолевая что-то в себе, положила на тарелочку деревянную лопатку, которую держала в руке, выключила газовую горелку под сковородой и медленно повернулась к нему.

Глубоко вздохнула и выдохнула, глядя на него.

Это был совсем другой Андрей. Другой человек – не тот, с которым они растворились друг в друге, поднявшись куда-то высоко над телами. Он выглядел как человек, переживающий горе, но силой воли справляющийся со своими эмоциями и потерями.

– Почему? – выдавила она из себя вопрос.

– Я женился, Мира, – плоским, как пустой белый лист, голосом произнес Барташов.

Она смотрела ему в глаза, и странная, отвлеченная мысль промелькнула у нее в голове:

«Смотреть вот так: глаза в глаза, видимо, наш излюбленный способ общаться. Почему-то мы постоянно смотрим друг другу в лицо».

Стояла вот так, молчала и смотрела на него.

– «Это безбожно», – произнесла Мира, наконец, – сказала Лариса Дмитриевна Паратову в аналогичной ситуации, когда тот утром после соблазнения сообщил ей о своей женитьбе, – и повторила: – «Это безбожно».

– Я тебя не соблазнял, – напомнил Барташов, поиграв желваками на скулах.