Ливень разбушевался. Началась гроза. И тогда они побежали домой, всё так же смеясь. Они бежали, но не торопились. Почему-то было приятно шлёпать по лужам, мокрыми до нитки, и осознавать, что играешь со стихией.
А когда они прибежали домой, их ждала мама, с напускной строгостью на лице — но на самом деле она улыбалась…
Боже мой, сколько чудесных воспоминаний, связанных с отцом!
По щеке Нины скатилась слеза — и она поняла, что плачет. От горя, от счастья, она не знала — но она плакала, и это было правильно, и это было… приятно. Осознавать, что она не сдерживает своих эмоций, что она хочет — и плачет, хочет — и смеётся, что она наконец-то слушается папу…
— Я хочу сказать тебе, Боря… когда будешь выбирать свой путь, вспомни Поэта. Вспомни, что надо пытаться, что надо пробовать, несмотря ни на что. И верить, что всё обязательно будет хорошо. Не соверши такой же ошибки, какую… совершила я, — Нина засмеялась сквозь слёзы. — Ещё раз спасибо, Боря. Прощай.
— Нет, Нина Эдвардовна, — тихо ответил тот. — До свидания.
Тихо мальчик собрал портфель. Тихо пошёл к двери. Он удивлялся собственной непрозорливости; одну вещь он мог понять уже давно, но понял её только сейчас, только во время этого разговора.
Он понял, кем была та девочка из рассказа старухи…
У самой двери Боря обернулся. Нина стояла у окна. В её блестящих от слёз синих глазах отражалось небо; оно было чёрным и хмурым, но отражение в глазах почему-то было голубым, безоблачным и бездонным.
Нина слушала раскаты грома — и ей казалось, что ливень за окном проникал в те самые, запертые задворки её сознания, вымывая оттуда боль, отчаяние и чувство вины. Она вспомнила тот день в лесу, и в своём воображении ответила отцу…
«…да, папа. Ты прав. Нельзя жить по-другому. И я послушаюсь тебя. Я открою своё сердце для других. И я надеюсь, что оно у меня такое же, как у тебя… такое же горячее и безумно отважное… сердце поэта».
Боря тихо, очень тихо закрыл за собой дверь.
