Сердце обалдуя - [3]

Тем самым он решил подождать ее приезда. Чем дольше ждать, тем лучше, поскольку каждое утро и каждый вечер прибавляли самоуважения. День ото дня, счастье маня, он становился важнее.

Однако над ним собирались темные тучи. Враги и завистники перешептывались за его спиной. Нет большей важности, чем та, которую обретает тихий, скромный человек. Фердинанд, собственно говоря, стал агрессивно важным. Он останавливал игру, чтобы дать сопернику совет. Щелкатель его не простил и прощать не собирался. Супомешатель, мешавший суп с той поры, как в шестьдесят четыре года записался на заочные курсы «Играем через две недели», обиделся, когда какой-то мальчишка сообщил ему, что бить надо мягко и неторопливо. Змеебой… но не буду утомлять вас подробностями. Достаточно сказать, что все невзлюбили Фердинанда и однажды после обеда собрались в холле, чтобы обсудить положение. Бурные жалобы завершил вопрос одного старичка:

– Да, но что мы можем сделать?

– То-то и оно, – вздохнул супомешатель. – Что делать?

Все печально закивали и покачали головой.

– Знаю! – воскликнул кошкоглад. Он был юристом с мрачным, но изощренным умом. – Знаю! У меня служит некий Парслоу, великолепный игрок. Я пошлю ему телеграмму. Пусть приедет и собьет с него спесь.

Все радостно одобрили этот план.

– А вы уверены, что он победит? – спросил осторожный змеебой. – У нас нет права на ошибку.

– Конечно, уверен, – отвечал юрист. – Джордж Парслоу как-то кончил раунд на девяносто четвертом ударе.

– Многое изменилось с тех пор, – опечалился старичок, – ах, многое, многое! В девяносто четвертом не было автомобилей, которые так и норовят тебя переехать…

Какая-то добрая душа увела его к яйцам всмятку, и остальные заговорщики вернулись к теме.

– На девяносто четвертом? – спросил недоверчивый супомешатель. – Считая каждый удар?

– Да, каждый.

– Не списывая короткие?

– Вот именно.

– Шлите телеграмму! – в один голос сказали собравшиеся.

Вечером кошкоглад обратился к Фердинанду вкрадчивым голосом юриста:

– А, Диббл! Вы-то мне и нужны. У меня есть молодой друг, Джордж Парслоу. Он скоро приедет. Обожает гольф! Не могли бы вы поиграть с ним? Он, знаете ли, новичок…

– С удовольствием, – отвечал Фердинанд.

– Он бы у вас поучился.

– Верно-верно.

– Тогда я вас познакомлю, как только он приедет.

– Очень рад.

Фердинанд был в прекрасном настроении, потому что Барбара написала, что приедет через два дня.

Фердинанд вставал рано и окунался до завтрака в море, что полезно для здоровья. В день Барбариного приезда он поднялся, надел серые брюки, нежно посмотрел на кружку и вышел на воздух. Утро было ясное, свежее, а сам он сиял изнутри и снаружи. Пересекая поле, чтобы пройти прямо к берегу, он весело насвистывал, повторяя в уме первые слова объяснения, ибо он твердо решил все проделать вечером, после обеда. Беззаботно шагая по мягкому дерну, он вдруг услышал крик: «Эй, впереди!», и через несколько секунд мимо, едва его не задев, пролетел мяч, который опустился в пятидесяти ярдах от него. Оглядевшись, он увидел, что к нему кто-то идет.

Расстояние до флажка было сто тридцать ярдов. Прибавьте пятьдесят, и вот вам сто восемьдесят. Таких ударов не бывало с основания курорта. Истинный игрок столь благороден, что, после недолгого страха, Фердинанд испытал восхищение. Он решил, что каким-то чудом один из его соперников сделал раз в жизни прекрасный удар. Мнение он переменил, когда неизвестный подошел поближе. Поскольку тот был ему неизвестен, он с неприязнью догадался, что с этим человеком ему предстоит играть.

– Простите, – сказал N. Он был высок, молод и поразительно красив. Глаза и усы у него были темные.

– Не за что, не за что, – ответил Фердинанд. – Э… вы всегда так играете?

– Обычно – получше, но сейчас я устал с дороги. Завтра матч с каким-то Дибблом, местным чемпионом.

– Это я, – скромно сказал Фердинанд.

– Вы? – Парслоу оглядел его. – Что ж, лучшему – победа.

Именно этого Фердинанд и боялся. Невесело кивнув, он поспешил к морю. Утро померкло. Солнце светило, но как-то бессмысленно, откуда-то взялся противный холодный ветер. Комплекс неполноценности ожил и приступил к делу.

Как печально, что миг, которого ты ждал с надеждой, оказался очень неприятным! Десять дней Барбара жила мечтой о том, как, выйдя из вагона, она увидит Фердинанда с огнем любви в глазах и словами той же любви на устах. Она не сомневалась, что он объяснится в первые пять минут, и смущало ее лишь то, что он может встать на колени тут же, на платформе.

– Вот и я! – весело крикнула она.

– Здрассь, – отвечал Фердинанд, криво улыбаясь.

Она окаменела. Откуда ей было знать, что все это вызвала злосчастная встреча с Парслоу? Естественно, она решила, что он ее разлюбил. Если бы он вел себя так раньше, она бы отнесла это на счет обалдуйства, но письма заверили ее, что здесь он идет от успеха к успеху.

– Я получила ваши письма, – сказала она, стараясь не сдаваться.

– Так я и думал, – отрешенно ответил он.

– Насколько я понимаю, вы творите чудеса.

– Да.

Они помолчали.

– Как доехали? – спросил он.

– Хорошо, – сказала Барбара.

Тон ее был холоден, сама она кипела от ярости. Теперь она все поняла. За десять дней его любовь исчезла. Он встретил другую девушку. Известно, как расторопен Амур на курортах, да еще летом. Зачем она его отпустила? Сожаления быстро сменились гневом, она заледенела, и Фердинанд, уже собравшийся поведать ей о своей беде, спрятался в раковину. По пути в отель он сказал, что день солнечный, с чем Барбара согласилась. Потом он сообщил, что на море красиво, а она согласилась и с этим. Он выразил надежду, что дождя не будет; она не возразила. И они надолго замолчали.