Сердце не камень - [19]

Шрифт
Интервал

— У нее все в порядке?

— Это тебя интересует?

— Ну, просто так.

— У нее все хорошо. Вот так.

Малышка — это Жозефина, дочка Агаты. Вообще-то моя тоже. Мы сделали ее вместе, в радости и предательстве. Радость — это мой вклад: радость потеряться душой и телом в лоне женщины, которую я любил до безумия. Предательством был вклад Агаты: она не стала принимать противозачаточную пилюлю нарочно, не поставив меня в известность, подлая. Когда она призналась, что беременна, к тому же с вызовом, я, конечно, рассердился, был налицо односторонний разрыв контракта, я чувствовал себя в каком-то смысле рогатым. Я давно уже инстинктив­но предчувствовал, что я не из того материала, из которого делаются отцы семейств. Ребятишки сами по себе внушали мне ужас, не считая всех тех проблем, которые их сопровождают… Повеяло бедой, но мог ли я обижаться за это на Агату?

До какой же степени мы ненавидим своих детей после того, как их сделаем. Просто обидно. Особенно за них. Я честно старался. Менял Пеленки по ночам, кормил из бутылочки, носил в ясли, в садик, в общем, Делал все, что полагается. Причем, не жалуясь, это был мой долг, не правда ли, я выискивал то там, то здесь приятные моменты, это так мило, лапушка-дочка, она улыбается, она называет тебя "папа". И все же я предпочел бы, чтобы она оставалась, где была, в раю небытия, впитанного "тампаксом"… Я ненавижу принуждение, а принуждение "естественное" более, чем какое бы то ни было другое.

Агата, хотя ей и не в чем было меня упрекнуть, чувствовала отсутствие энтузиазма с моей стороны и смутно обижалась на меня за это. Самка, ставшая матерью, становится более матерью, чем самкой, она мать прежде всего. Настоящая тигрица. Отец теперь просто приложение, отныне вышедшее из употребления в качестве поставщика сперматозоидов, годный лишь на то, чтобы поставлять содержимое ежедневных бутылочек.

А меня по-прежнему сводили с ума попка Агаты и все остальное. Правда, был неприятный момент, когда ее беременность приобрела такие чудовищные размеры, что, казалось, дальше некуда. Я испытываю глубокую неприязнь к беременным женщинам, отвращение до рвоты. Но ее я так любил, так… Я все еще люблю ее так же сильно. Я ждал, чтобы все утряслось. Говорил себе, что, как только состоится изгнание этого чудовища, я вновь обрету мою Агату, нетронутый рай ее бедер, ее обновленную любовь ко мне… Она же, со своей стороны, говорила себе, что будучи поставленным перед свершившимся фактом, при первом крике маленького чуда самец, одержимый похотью, превратится в очарованного отца, более того, в пеликана, готового растерзать собственные внутренности, чтобы накормить плоть от плоти своей. Именно так они рассуждают своими воробьиными мозгами.

Нельзя сказать, что Агата стала более равнодушна к сексу, но теперь это больше не было главным, единственным, солнцем. Отныне у нее было другое средоточие интересов, которого у меня не было. Наличие младенца было для меня потусторонним явлением, как бы выходящим за рамки существования, скорее раздражающим, но ни в коей мере не уменьшающим моей сумасшедшей страсти к Агате, страсти, где секс, сердце и ум были перемешаны до такой степени, что я возбуждался при одном звуке ее голоса, от того, что говорил этот голос, так же как от ее улыбки или от ее чудного лона. Она умница, Агата. Когда забывает, что она мать.

О, Агата, мне вовсе нет необходимости ее видеть, чтобы поддержи­вать пожирающий меня огонь. Но когда я ее вижу! Да еще, как теперь, закутанную в этот толстый халат, из которого возвышается ее шея, такая длинная, такая круглая… Боже мой, ее шея!.. Ее плечи… Это сильнее меня, мое твердое решение держаться с пресыщенным достоинством рассыпается в прах. Я обнимаю ее, мне необходимо еще раз, в последний раз прикоснуться к ее телу, такому родному, такому знакомому. Она не сердится, высвобождается, гибкая, как змея, улыбается:

— Завтрак включительно. Дополнительные услуги по выбору.

— Знаю его, этот выбор. Мне не по средствам.

— Тогда обслуживание будет минимальным.

Она ведет меня в спальню в глубине коридора. У нее хорошая квартира. Ковры, на стенах разные современные штучки авангардистского толка. Скромно и со вкусом. Хороший вкус папенькиного сынка, окончившего Высшую национальную школу, читающего "Монд" и здравомыслящего. Смел именно настолько, насколько нужно. Шлюха!

Спальня для гостей в хорошем стиле. Почему бы и нет?

— Ты принес пижаму?

— Да… нет… Буду спать так.

— И не вздумай. Я тебе принесу.

— Пижаму этого …? Ты сама не вздумай!

Грубо, для того чтобы причинить ей боль, чтобы причинить боль себе самому, я выпаливаю:

— С его спермой, оставшейся на ширинке!

Она улыбается:

— Обычно перед этим он снимает пижаму.

Все они шлюхи.

В конце концов я замечаю, что дома, одеваясь в расстроенных чувствах, не снял пижаму. Это разрешает проблему.

Она складывает покрывало, откидывает простыню, похлопывает по матрацу, зажигает ночник. Соответствующие ситуации жесты, движения дамы, которая умеет принимать гостей.

— У тебя есть все, что нужно? Да, ванная справа по коридору, но я тебе не советую пользоваться ею, потому что спальня малышки прямо напротив, ты ее разбудишь. Впрочем, у тебя есть раковина, вот здесь.


Еще от автора Франсуа Каванна
Русачки

Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..


Рекомендуем почитать
Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Ничего, кроме страха

Маленький датский Нюкёпинг, знаменитый разве что своей сахарной свеклой и обилием грачей — городок, где когда-то «заблудилась» Вторая мировая война, последствия которой датско-немецкая семья испытывает на себе вплоть до 1970-х… Вероятно, у многих из нас — и читателей, и писателей — не раз возникало желание высказать всё, что накопилось в душе по отношению к малой родине, городу своего детства. И автор этой книги высказался — так, что равнодушных в его родном Нюкёпинге не осталось, волна возмущения прокатилась по городу.Кнуд Ромер (р.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».