Сердце напрокат - [65]

Вольский тяжело дышал в темноте.

– Врачей я отметаю сразу – трансплантацию делали в Москве, думаю, там даже не знали имени донора, ведь сердце Вероники доставили туда в контейнере. О том, чье это сердце, знали двое – отец девушки и Андрей Станиславович Новицкий. Ни тому, ни другому нет резона делиться с тобой этой информацией. Так кто лишил тебя сна и покоя? Кто превратил в маньяка, который не остановился на убийстве невесты, а продолжает охотиться за мальчишкой, который ни в чем не виноват?

Вольский не успел мне ответить – в темноте грохнул выстрел. За ним второй. Послышался звук падения тяжелого тела. Потом чьи-то руки разрезали на мне веревки, и резкий запах нашатыря привел меня в чувство.

Передо мной на коленях стоял Вадим Сергеевич Белоцерковский.

– Евгения, он вас едва не убил! Чем я могу помочь? – спросил мужчина. Я покосилась туда, где на полу лежало безжизненное тело Вольского. Кажется, выстрел снес ему полчерепа.

– Отрежьте кусок веревки и перетяните мне левую руку выше локтя, – сквозь зубы приказала я. – Потом найдите клочок бумаги и напишите на нем время, когда наложили жгут. Если я отключусь, не хочу остаться без руки оттого, что случится некроз тканей… и вызовите «Скорую»…

– «Скорая» подождет, – резко произнес политик, выполняя мою просьбу. – Мне нужно с вами поговорить.

– Слушайте, еще одного разговора я могу просто не пережить, – попыталась пошутить я. Но Белоцерковский не был настроен шутить.

– Как вы здесь оказались? – спросила я, оглядывая мужчину, одетого в расстегнутое пальто, дорогой костюм и белую рубашку с галстуком от Сальваторе Феррагамо.

– Заметил вашу машину возле барака, – пояснил Белоцерковский. – Наши окна выходят на ту сторону. Столько лет боремся за то, чтобы расселить этот клоповник… И мне стало интересно, к кому это вы могли приехать? Я подумал, что единственная нить, которая могла привести вас в этот шалман, – Петрищев, убийца моей дочери. Я ждал вас, чтобы поговорить и выяснить, с чего это вы заинтересовались смертью Вероники. И тут увидел…

– Ага! – сообразила я. – Вы увидели, как я выхожу и сажусь в машину. А потом вот этот господин дал мне по черепу… Позвольте полюбопытствовать, почему вы не позвонили в полицию?

Вадим Сергеевич молчал. Я протянула правую руку и подняла бутылку с коньяком. Та выкатилась из руки Вольского на ковер и даже не разбилась. Сил на то, чтобы вытащить пробку, у меня не было. Поэтому я протянула бутылку политику. Тот заботливо дал мне глотнуть и даже вытер мои губы салфеткой.

– Вы подозревали Вольского, – сообразила я, – подозревали еще тогда! Но следствие не смогло ничего доказать, улики против Петрищева были весомыми. И вот вы видите, что Вольский куда-то тащит мое безжизненное тело. Сложив два и два, вы понимаете – я что-то раскопала. И у вас появился шанс выяснить правду о смерти вашей дочери. Вы следили за Вольским, проникли в дом, слышали весь наш разговор. И застрелили убийцу Вероники.

– Я должен был это сделать, – ровным голосом сказал Вадим Сергеевич. – Должен был это сделать сам, своими руками. Теперь я снова смогу спать по ночам.

– Ну, суд вас, скорее всего, оправдает, – задумчиво протянула я. После того как Белоцерковский наложил мне на руку жгут, в голове просветлело.

– Позвольте, какой еще суд, Евгения? – поморщился политик. – Никакого суда не будет.

– Простите, но вы только что застрелили человека, – не веря своим ушам, едва выговорила я. – Каким бы подонком он ни был, ответить за это вам придется. Ну, думаю, найти хорошего адвоката для вас не проблема. Отделаетесь условным сроком…

– Я не могу этого допустить, – пождал губы Белоцерковский. – Это поставит крест на моей политической карьере.

– А-а! – протянула я. – Ну, тогда вам придется меня добить. Вы как, справитесь?

– Ну зачем вы так, Евгения! – укоризненно покачал головой политик. – Есть более простое решение.

Вадим Сергеевич подошел к трупу, достал из кармана белоснежный носовой платок, аккуратно вытер пистолет – это был «Зиг-Зауэр» старой модификации – и вложил его в руку покойника, сжав пальцы на рукояти.

– Вот так будет правильно, – удовлетворенно кивнул Белоцерковский.

– А как же я? Вы не сможете сделать вид, что меня здесь не было – на полу лужа моей крови, и никакая уборка не уничтожит следы, – хмыкнула я.

– А вы, Евгения, главный свидетель. Вы скажете, что этот человек похитил вас и собирался убить. Но потом признался вам в убийстве Вероники и затем на ваших глазах застрелился. Все знают, что Вольский воевал в «горячих точках». Он был непредсказуемым человеком. Одни его прыжки с парашютом и остальной экстрим чего стоят… В общем, с головой у него было точно не в порядке… А тут чувство вины за содеянное преступление его доконало. Вы не волнуйтесь, этот ствол нигде не числится…

Я во все глаза смотрела на политика. Все-таки правда, что политики принадлежат к несколько другому биологическому виду – не к тому, что все остальное человечество…

Я уже открыла рот… Я собиралась сказать Вадиму Сергеевичу многое. К примеру, что даже поверхностный осмотр места преступления скажет профессионалу гораздо больше, чем кажется непосвященному. Что баллистическая экспертиза в два счета установит – выстрел сделан под другим углом, чем при самоубийстве. С отпечатками пальцев на оружии тоже все не так просто…