Сердце мужчины - [5]

Хилма кивнула.

— Давайте посмотрим, не погас ли свет, — предложила она.

— Дорогая, это просто неразумно с вашей стороны и совсем не соответствует духу романтического приключения, в котором мы с вами участвуем.

Она рассмеялась и почувствовала, что краснеет. Он взял ее за руки и помог подняться с кресла.

— Как эта штука расстегивается? — Он наклонился к ней, рассматривая застежку на накидке.

— Я не сказала, что останусь, — запротестовала она.

Но он уже расстегивал пряжку, и Хилма, почувствовав легкое прикосновение его пальцев у себя на шее, замолчала: всякое желание протестовать исчезло.

По выражению его серьезных карих глаз нельзя было понять, заметил ли он ее мгновенное колебание, но Хилма ощутила какое-то странное волнение. Оно вызвало недоумение и даже некоторый страх, но было необыкновенно приятным.

— Вот и все. — Он стоял перед ней, перекинув накидку через руку. — Пойдемте ужинать.

— Мы… мы одни в квартире? — нерешительно спросила она. Поздний час и необычность ситуации смутили ее.

— Разумеется.

— Могу я помочь с ужином?

— Благодарю, но мой слуга накрыл стол перед уходом.

— У вас есть слуга?

— Да.

— Но ведь это довольно дорогое удовольствие — иметь собственного слугу.

— Да. Как, впрочем, и большая часть того, что стоит иметь.

— Пожалуй. — Она помолчала какое-то время, потом медленно добавила: — Наверное, мы с вами правы, что так стремимся к этому.

— Отсюда и ваша помолвка с человеком, любящим большие бриллианты, но не обладающим достаточной романтичностью?

— Откровенно говоря, я не очень одобряю вашу склонность к таким однозначным оценкам.

Он рассмеялся.

— Знаете, беда в том, что у нас с вами слишком совпадают взгляды на жизнь, поэтому мы легко понимаем друг друга.

Она попыталась улыбнуться.

— Не слишком приятное совпадение. Давайте лучше ужинать.

Он распахнул перед ней дверь, и она, направляясь за ним в другую комнату, упрямо проговорила, словно заодно убеждая и себя:

— Он действительно очень хороший человек. Наверное, даже слишком хороший для меня.

— Я тоже уверен, что она слишком хороша для меня, — согласился он с насмешливой торжественностью.

Они вошли в уютную, освещенную свечами столовую. Он принес тарелки, бокал, столовый прибор для нее и аккуратно поставил их на стол. Она успела заметить, что и по сервировке, и по выбору блюд это был ужин человека весьма экстравагантного: не слишком роскошный, но изысканный.

Он налил им обоим светло-янтарного вина, которое, казалось, впитало в себя всю теплоту солнечных склонов, где вырос перебродивший в него виноград, и поднял бокал, показывая, что пьет за нее. Его улыбающиеся глаза не отрываясь смотрели на нее.

Хилма решила, что это какое-то особое чересчур пьянящее вино, потому что с первого глотка почувствовала, как по телу разливается приятная теплота и расслабленность. Но когда она заговорила, голос ее прозвучал уверенно.

— Почему вы так смотрите на меня?

— Я пытаюсь решить, как мне вас называть? Она подняла брови.

— Вы хотите знать мое имя? Он покачал головой.

— Нет, нет. Осторожность и романтика требуют, чтобы мы в течение всего этого необычного приключения оставались друг для друга безымянными.

— Наверное, вы правы, — медленно проговорила Хилма.

— Но я, кажется, знаю, как вас назову, — мягко сказал он. — Уверен, что мой австрийский дед, познакомившись с вами, назвал бы вас именно так.

— И как же?

— Либлинг.

Она снова слегка покраснела, возможно, из-за какой-то ласкающей интонации, с которой он произнес это слово.

— Кажется, оно означает… дорогая!

— Пожалуй, немножко мягче, нежнее, чем дорогая. Скорее милая. Он сказал это с особой теплотой.

— Это очень любезно с вашей стороны, даже слишком.

— Ничего не может быть слишком для этого вечера… Милая.

Она ничего не ответила, и прежде всего потому, что была полностью согласна с ним в отношении этого вечера.

— Так, значит, у вас был австрийский дедушка? — спросила она.

— Да, из Вены.

— Понимаю. А вы хорошо знаете Вену?

— Когда-то знал довольно хорошо.

— В вашем облике есть что-то венское. — Он наклонил голову, с улыбкой принимая ее комплимент. — И… это как-то созвучно с нашим приключением, — добавила она, задумчиво вращая в руках ножку бокала.

— Я пытаюсь понять ход ваших мыслей. — Он смотрел на нее с нежностью.

— Потому что во всем венском за внешней веселостью скрыта какая-то грусть, — продолжала она. — Я где-то слышала такое высказывание, что музыка Шуберта очень точно отражает характер венцев. В ней красота весны и в то же время грусть от того, что она так коротка.

Наступило молчание. Потом он тихо сказал:

— Так вот, значит, какие чувства пробудила в вас наша встреча? Вы любите весну с особой нежностью, потому что она так прекрасна и коротка?

— О! — Она почувствовала, что кровь прилила к ее щекам. — Я не имела в виду…

— Нет, имели, дорогая моя. И вы правы. Наша с вами встреча действительно прекрасный и немного печальный миг. Но давайте не будем омрачать его рассуждениями о прозе жизни. В сущности мы сами ее хозяева и творцы.

Она улыбнулась ему и подняла свой бокал.

— За этот миг, — произнесла она и, глядя ему в глаза, выпила вино.

Наступило молчание. Затем они принялись за еду, подобную которой Хилме в последнее время редко выпадало отведать. Она испытывала какое-то почти отрешенное удовольствие от этой трапезы. Причем не столько физическое наслаждение от хороших и вкусных блюд, сколько от того, что все это существует и очень скоро будет вполне доступно и ей.