Сердце морского короля - [6]

Ну и что же тогда Алестар смотрит, словно у него сердце пополам рвется, а губы принца держат вежливую улыбку, как приклеенную? Они ведь уже не связаны запечатлением — зачем эта ложь? И разве могут лгать глаза? Это ведь не клятвы…

— Простите, ваше величество, — проговорила Джиад, изнывая от еще более непонятной, чем тоска, вины. — Мне нужно навестить Лилайна. Если он уже проснулся, я хочу узнать у него… про перстень.

— Да, конечно, — кивнул Алестар, запуская пальцы в коробку и бездумно пересыпая камешки риши. — Возвращайся потом, нам тоже есть о чем поговорить. Я надеюсь, эти несколько дней, что ты еще будешь здесь, ты не откажешь мне в советах? Ты ведь тоже, — старательно улыбнулся он, — мой советник. Тринадцатая каи-на Акаланте.

И от этой вымученной улыбки Джиад окончательно сбежала, уговаривая себя, что ничего страшного — это просто у рыжего привычка. Или запечатление уходит не сразу, а как болезнь, от которой выздоравливаешь постепенно. Пройдет. Приплывет Маритэль, и Алестар забудет даже Кассию, не то что связанную с ним дурным случаем двуногую.

«Но он не забыл Кассию, когда был запечатлен с тобой, — возразил тихий упрямый голос ее „внутреннего я“. — Значит, настоящей любви запечатление не помеха?»

«Так это любви, — невесело усмехнулась Джиад, подплывая к двери комнаты рядом со своей спальней, где устроили Лилайна. — Я-то здесь причем? Вот рассчитается его величество окончательно со мной и со своей совестью — и сможет жить спокойно. И пусть. Пусть хотя бы от потери Кассии излечится — от души ему желаю. Пусть будет счастлив с Маритэль и постарается сделать ее счастливой. Это жизнь, Джи. Что-то теряешь, а что-то находишь…»

Но последние слова прозвучали в памяти насмешливым голосом Торвальда, любившего эту поговорку, и Джиад вздрогнула, прежде чем открыть дверь.

Лилайн уже не спал. Увидев Джиад, он попытался привстать из кучи подушек, на которые опирался, но тут же снова неуклюже опустился в них и поморщился от боли.

— Лежи! — торопливо попросила она, подплывая и опускаясь рядом. — Ради Малкависа, не дергайся. Как ты?

— Живой, — усмехнулся Каррас, глядя на Джиад лихорадочно блестящими глазами. — А ведь думал, из этой передряги уже не выберусь. Ты-то сама как?

Он протянул здоровую руку, и Джиад легонько сжала горячие пальцы — у алахасца был жар.

— У меня все хорошо, — сказала она чистую правду. — Я здесь почетная гостья. И что-то вроде леди… Прежний король наградил меня титулом за… Долго рассказывать — давай потом? Лил, они наверняка свалят смерть Торвальда на тебя, понимаешь?

— Еще бы, — вымученно усмехнулся алахасец. — Не признаются же, что сами его порешили. А, плевать. Потеряв голову, о серьгах не жалеют, верно? Гостья, значит? И долго тебе еще… гостить?

— Уже нет, — вздохнула Джиад. — Пока ты не выздоровеешь. И пока не решим, что дальше делать. В Аусдранг тебе нельзя — схватят. Лил, прости… Это я втянула тебя во все это.

Она опустила взгляд к руке алахасца, которую держала. Сильные темные пальцы казались странно тонкими, будто похудевшими, да и лицо Карраса заострилось, а в вырезе рубашки виднелись темные следы на ключицах — то ли шрамы, то ли ожоги.

— Глупости, — улыбнулся тот, мгновенно став прежним Лилайном Каррасом — отважным и азартным. — Что-что, а вляпаться во всякое я и сам умею. Джи, тебя… здесь точно не обижают?

Джиад покачала головой, растерянно подумав, сколько же придется рассказать Лилайну, чтобы алахасец понял, насколько все изменилось с прошлого раза, когда она была пленницей. И непонятно, что именно можно рассказывать, ведь многое — тайна акалантцев.

— Точно, — улыбнулась она. — Я же говорю… Лил, ты быстро поправишься. Здесь отлично лечат, гораздо лучше, чем на земле. И мы сможем… Боги, как же я по тебе соскучилась!

Подчиняясь порыву, она подняла руку алахасца выше, прижалась к ней щекой и замерла, прикрыв глаза. Лилайн… живой! Какое счастье — сознавать, что прямо сейчас им ничто не угрожает. Что можно побыть вместе, поговорить, прикоснуться…

— А нынешним королем у хвостатых, значит, тот самый принц, что тебя… — услышала она напряженный и не по-хорошему холодный голос алахасца.

— Забудь, — поспешно сказала Джиад, вздрогнув. — Просто забудь, ладно? Он…

И вот как объяснить, что Алестар не просто выпросил прощение? Несколькими неделями раньше Джиад сама бы не поверила, скажи кто-то, что она простит рыжего. По-настоящему простит, от души. И что сам иреназе изменится настолько, что пропасть между нынешним Алестаром и тем жестоким испорченным мальчишкой станет глубокой, как эта их Бездна.

— Я его простила, — сказала она наконец, сама понимая, как глупо и фальшиво это звучит, потому что словами, как обычно, всей сути не передашь. — Действительно простила, клянусь. Он… это заслужил.

— Простила?

Недоверчивое изумление и гнев в голосе Карраса ударили Джиад, словно плетью.

— Ты? Простила эту тварь?

Джиад прикусила губу изнутри, и боль отрезвила, напомнила, что для Лилайна не было ничего, что случилось между нею и Алестаром. Наемник просто не понимает. Но ради Малкависа, пусть не смотрит так! Да, Джиад виновата перед ним. Она ушла в море, чтобы заслужить собственную свободу то ли у богов, то ли у судьбы. Бросила Карраса… И в том, что Лилайн попался Торвальду, есть вина Джиад — тяжелая, невыносимо горькая вина… Но ведь все не так, как думает Лилайн! А это он еще не знает, кем здесь Джиад считалась до вчерашнего дня. Ведь только утром она сняла браслет избранной. Можно не сомневаться — вскоре кто-нибудь проболтается. И как тогда смотреть Каррасу в глаза? Особенно, когда наемник узнает об обещании Алестара выкупить Джиад у храма. Что он об этом подумает?!