Сердце моего Марата - [130]

Некогда на подобный вопрос я отвечал сам себе с жаром и однозначно.

Теперь мой жар поубавился. Умудренный жизнью, пережив две революции и множество политических приливов и отливов, я стал много более осторожным и воздерживаюсь от однозначных ответов. Я понял, в частности, сколь трудно утверждать, что было бы, если бы…

История состоит из великого множества фактов и процессов, ускользающих от внимания современника и доступных анализу лишь далеких потомков. Когда-нибудь они сгруппируют все данные и поймут подлинные соотношения причин и следствий.

Я же могу утверждать только одно: смерть Марата оказала огромное влияние на дальнейший ход событий.

В каком направлении?

Ответ дают сами события.

Не ставя целью узнать, что было бы, если бы он остался жить, посмотрим, что произошло без него.

За два дня до удара Шарлотты Корде Комитет общественного спасения изменил свой состав: в него не был переизбран Дантон, в нем получил место соратник Неподкупного, Сен-Жюст.

Не будет преувеличением сказать, что основную роль здесь сыграли резкие нападки Друга народа на Дантона и его «Комитет общественной погибели».

Через четырнадцать дней после смерти Марата в Комитет вошел и сам Робеспьер, ровно на год ставший фактическим его главой.

К осени 1793 года Комитет оказался ведущим органом революционного правительства.

Идея Марата осуществилась: Комитет общественного спасения превратился в орган коллективной диктатуры.

Всем известны славные дела, совершенные этим «Комитетом Робеспьера». Всем известно, что именно он, очистив армию от контрреволюционных генералов, одержал блестящие победы на фронтах, нанеся сокрушительные удары внутренней контрреволюции, отвоевал Лион и Тулон, возвратил Кальвадос и другие мятежные департаменты, замирил Вандею и разрешил проблему голода.

Робеспьер — и в этом его историческое величие — в конце концов понял притягательность революционных лозунгов Марата для народных масс и напряг все силы, чтобы воплотить их в жизнь.

И он почти воплотил их.

Почти…

Я помню, как говорил мне Марат в августе 1791 года:

«Робеспьер… Он честен, он предан революции, он никогда не станет ренегатом, как другие… Но он… всегда немного запаздывает… Ему трудно принять решение, В конце концов он его примет, и решение будет правильным, по он примет его с некоторым опозданием, а опоздание иной раз становится роковым…»

Робеспьер, осторожный и осмотрительный законник, тихоня, бледневший при разговорах о диктатуре и в ужасе отшатнувшийся от Марата из-за требования отрубить пятьсот преступных голов, вынужден был стать во главе диктатуры. Он отрубил тысячи голов, но…

Контрреволюция, надевшая новую личину, пустила глубокие корни и дала густые побеги.

Робеспьер издал жестокий закон прериаля.

Но и этот закон заговорщики использовали против него.

Бертран Барер, на которого Марат с упорством указывал еще летом 1793 года как на главного врага, не был исключен из Комитета общественного спасения и стал одним из главарей нового заговора против революционного правительства.

Робеспьер метался; он ожесточенно рубил головы, но это были далеко не всегда головы врагов революции; зато силы его врагов росли.

И грянул гром термидора…

Неподкупного и его соратников не только физически истребили.

Их память предали анафеме.

Их дело окрестили преступлением.

А от Робеспьера вернулись к Марату, главному вдохновителю и идеологу революционного правительства и всей нашей революции.

Его прах выбросили из Пантеона, а славу втоптали в грязь.

Вплоть до сего дня он остается в представлении моих сограждан самым ужасным из «триумвирата», кровавым извергом, мифическим чудовищем, свирепым маньяком.

Но я уверен, что наступит день, когда люди поймут, кем был подлинный Марат и в чем его неоценимая заслуга перед ними.

Я убежден: завеса клеветы спадет, и он явится потомству в ярком ореоле своей неувядаемой славы.

И если моему бесхитростному рассказу удастся стать хотя бы крупицей в фундаменте будущего справедливого суда истории, то большей награды я и не требую у жестокой судьбы моей.