Сердце моего Марата - [114]

— А сегодня?

— Сегодня, как видно по всему, они возьмутся за Марата.

— Почему ты так думаешь?

— Ну ясно же: Дантон им сейчас не опасен, Робеспьер только что показал свою силу. Остается Марат, который подписал пресловутый циркуляр в качестве председателя Якобинцев и которого наши государственные ненавидят люто.

Я не мог не согласиться с логикой Фрерона, бросил все и побежал в Конвент, успев как раз к началу вечернего заседания.

* * *

Конвент доживал в Манеже последние дни.

Вскоре после восстания 10 августа было решено, что законодатели перенесут свои заседания в Тюильри. Однако для этого в старом королевском дворце нужно было предварительно провести большие строительные работы. Архитектор Жизор предполагал закончить их к 1 ноября 1792 года, но они не были закопчены и на сей день. Пока что только некоторые бюро и комитеты Конвента переехали во дворец, Национальное же собрание рассчитывало перебраться туда лишь в начале мая.

Я поднялся на галерею Манежа и увидел тот же самый зал, который довелось мне в последний раз наблюдать накануне бегства короля. Как будто бы ничего не изменилось с тех пор, только не было больше кресла в чехле из фиолетового бархата да народ на галереях стал более шумным…

Пока я искал свободного места, куда можно было не то чтобы сесть, но хотя бы встать, внизу крепла перепалка между Робеспьером и Петионом.

Неподкупный был мастером доводить противника до изнеможения, дразня его репликами и коварными вопросами, точно тореадор быка; кто хочет убедиться в этом, пусть прочтет его два открытых письма к Петиону. Сегодня Максимилиан действовал в подобном же стиле.

Петион требовал, чтобы одному из депутатов Горы (по ничтожному поводу) был сделан парламентский выговор.

— А я требую, — сказал Робеспьер, — чтобы был сделан выговор тем, кто покровительствует изменникам.

Петион бросился к трибуне:

— Я действительно буду настаивать, чтоб изменники и заговорщики были наказаны!

— И их сообщники! — добавил Робеспьер.

— Да, их сообщники, и ты сам в их числе! — злобно уточнил Петион. — Пора покончить со всеми этими гнусностями, нора изменникам и клеветникам сложить головы на эшафоте, и я принимаю на себя обязательство до смерти преследовать их!

— До чьей смерти? — невинно спросил Робеспьер.

— До твоей, мерзавец! — надрывался Петион. — Именно тебя я буду преследовать за твои подлые поступки и речи!

— Давай факты, — спокойно сказал Робеспьер.

— Факты?.. — взревел Петион. — Я покажу тебе факты!..

Но он уже ничего показать не мог: на губах его выступила пена, а лицо стало мертвенно-бледным.

— Довольно! — закричал с места Марат. — Спускайся с трибуны, не то тебя хватит кондрашка!..

— Гнусный злодеи! — вопил Петион, повернувшись к Марату. — Ты опошляешь все, к чему прикоснешься!..

Жирондисты поняли, что нужно спешить на помощь Петиону.

На трибуну поднялся едкий и злой Гюаде, один из самых заядлых бриссотинцев. Он назвал Робеспьера сообщником принца Кобургского, а Дантону напомнил, что тот сидел в театральных ложах рядом с Дюмурье.

— А, ты обвиняешь меня? — зарычал Дантон. — Ты не знаешь моей силы…

Не обращая внимания на эти слова, Гюаде продолжал. Он честил одного за другим всех видных монтаньяров — напал на Фабра, прошелся насчет Сантера… Все это была прелюдия. Гюаде подбирался к Марату. И вот в руках оратора появился долгожданный циркуляр Якобинцев от 5 апреля. Гюаде принялся зачитывать наиболее рискованные фразы — призыв к восстанию против Конвента, требование расправы с сообщниками Дюмурье и тому подобное…

— Правда! — закричал с места Марат. — Все чистая правда!..

Эти слова переполнили чашу.

Три четверти членов Конвента вскочили на ноги. К жирондистам присоединилось Болото. Шум поднялся невообразимый.

— В тюрьму его!

— В Аббатство!

— Издать немедленно декрет о привлечении его к суду!

Торжествующий Гюаде спустился с трибуны. Его место занял Марат. Невзирая на крики возмущения, он заговорил спокойным, даже несколько презрительным тоном:

— К чему, для какой надобности вся эта пустая болтовня? Вас хотят уверить в существовании химерического заговора, чтобы скрыть заговор реальный…

Он подтвердил, что подписал циркуляр, поскольку полностью согласен с его содержанием.

Дантон попытался исправить дело.

Он предостерег Ассамблею от опасного прецедента: депутаты собирались покуситься на парламентскую неприкосновенность одного из них, своего же коллеги. К чему это могло привести в будущем? Не расшатывало ли это Конвент как орган верховной власти народа?

Напрасные старания.

Все уже было решено.

— Вся Франция обвиняет Марата, — воскликнул один из жирондистов, — мы же будем его судьями…

Среди несмолкающего шума большинство декретировало немедленный арест Друга народа, требуя, чтобы обвинительный акт против него был заслушан и утвержден на следующий день.

Галерея, на которой я стоял, казалось, должна была рухнуть от топота ног, Зрители аплодировали Робеспьеру, Марату, Дантону, освистывали Петиона и Гюаде, а когда было вынесено решение об аресте, устремились в зал заседаний. Когда я очутился у входа, глазам моим представилось следующее зрелище.

Марат гордо стоял посередине зала. С верхних рядов спускались монтаньяры, чтобы защитить его. Марат заявил, обращаясь к председательскому бюро: