Сердце мира - [46]

Огромное искушение стояло за сказанным, и в глубине кратера появилась влекущая к себе золотая лава, манящая божественная жизнь. Золото от золота, казавшееся мне тем светом, что по преданиям иногда является далеким кораблям из верхних пещер Афона. Мне казалось, что это тот священный экстаз, в котором пересекали все преграды и Плотин, и аль-Халадж, и ученики Бодхисаттвы.

Но вовремя мне вспомнилось Сердце Твое, Господи, и то, что

ты возлюбил ограниченность Своих творений и сошел в нашу земную долину, чтобы пребыть среди нас до конца мира, чтобы предостерегать нас от искушений духа и от презрения к даже малейшему из малых. И когда я взглянул на Тебя и увидел, как Ты, усталый, сидишь у источника блудницы, как Ты пылью и слюной мажешь глаза слепорожденному, я начал подозревать, что все эти «просветленные» в пережитом ими экстазе сталкивались лишь с замаскированным призраком своей тщетной духовной жажды. И так же должны были ошибаться и те, кто пытались миновать Твою человеческую природу, пытались оставить ее позади, чтобы войти в якобы более глубокую «безосновность» (Ungrund) Отца.

Если еще точнее — каждый путь оказывался ложным, если этот путь не был Тобою. С дороги сбивались все те, кто не знал Тебя, и никто не знал Тебя, если не был в Тебе. Ни разу мне не удавалось пройти по дороге от себя самого к Тебе, если эта дорога не была заранее пройдена в Тебе.

Но Ты Сам, Господи, как может быть так, что Ты — это Путь? Ты никак не похож на человеческие пути. Ни одно из слов Твоих не может служить надежным указателем, ведущим к следующему, — подобно тому, как путевые столбы указывают и расстояние, и единственно возможное направление. Каждое направление есть приговор и расправа, каждое изложение есть низложение, каждое указание — отказ. Путь, который есть Ты, — а Ты есть Путь, — должен выбивать у нас твердую почву под ногами, каждый наш шаг вперед сразу же отбрасывает нас назад — на еще большее расстояние нашего ничтожества — и тут же отводит нас в сторону, чтобы, стоя в пыли на коленях, мы пропустили Того Единственного, Кто может пройти этой дорогой — Царя славы. Мы должны творить дела и расти вместе с ними, но, возрастая, мы становимся меньше и при взгляде на Тебя забываем о своих делах. Наша справедливость должна превзойти справедливость книжников и фарисеев, но мы должны быть меньше и беспомощнее, чем вот этот ребенок. Мы должны собирать себе сокровище в небе — в надежных закромах, где их не съест ни ржавчина, ни моль, но мы должны быть беднее бедных, быть нищими духом, которые

не должны в страхе заботиться о следующем — о Вечном — дне. В напряжении сил мы должны следовать за тем, что нас ждет, и при этом оставаться в нерушимом, лишенном страха покое, подобно птице в Твоих руках. Дела наши должны быть светом для людей, но мы должны творить их так, чтобы никто этого не видел. Мы должны быть совершенны, как совершенен Отец наш Небесный, но сокрушены духом, как сборщик податей в Храме, и воспринимать себя как ничтожных грешников. В бодрствовании и зрелости — как друзья Твои — мы должны быть посвящены в глубины Твоих таинств, но — как Твои слуги — мы не должны интересоваться даже тем, какой сегодня день и час. Мы должны заботиться о людях и умирать за них, подобно матери, умирающей в родах, но если они не принимают нас, мы должны уйти от них, отряхнув прах с ног своих. Мы должны хранить спокойствие и не желать никаких даров, но быть чуткими к горестям и радостям, а брать и давать с открытой рукой. С терпением малого семени мы должны позволить расти в нас Царству Твоему — расти, подобно неукротимым всходам, разбавленным сорняками, но в то же время мы должны с мгновенной отвагой откликнуться на подобное вспышке решение Царства Небесного похитить нас силой.

Где путь и где путеводный ориентир? Не пустыня ли это? Кто может постичь Царство Твое — подобное горчичному зерну и растущее выше всех деревьев, смесь добра и скверны, куда нет, однако, входа злу, столь дальнее, что не от мира сего, и все же подошедшее столь близко, то Царство, что среди нас, что приближается к нам, когда мы от него далеко и пребываем в тени смертной, и удаляется, когда мы приближаемся к нему и пытаемся его коснуться? Это Царство, Твое Присутствие в мире, столь непостижимо, как и Ты Сам. Ибо оно — это все сразу: оно и бедность, и богатство, сила и бессилие, оно столь видимо, что его нельзя не заметить, не будучи за это наказанным, и оно столь скрыто, что никто не может увидеть его, не имея очей благодати. В его таинствах по-рабски склоняется перед нами Божья, скованная Своим собственным неотвратимым решением, Любовь, до которой можно дотронуться, которая столь доступна в воде, хлебе, вине

и елее. Но стоит подойти поближе и попытаться схватить ее, как она протекает через тянущиеся к ней пальцы, как ветер, смеющийся над колючей оградой. И ты, о Церковь, княгиня и царица над народами, неприступно и отстраненно восседающая одесную Своего Государя, Невеста без порока и изъяна, но в то же время — темная служанка и презренная блудница, которую чуть не перепутали с кровавым Вавилоном, восседающим на плечах Зверя! И вы, христиане, свет миру и светильник под сосудом, соль земли и оставленные Богом, поругание рода людского, презираемые за ваши грехи и по справедливости гонимые вовсе не ради имени Христова! Граждане небес, изгнанники мира сего, изнуряющие себя повседневностью день за днем, таскающиеся от исповеди к исповеди: вы все, кто вы такие?