Сердце мира - [13]

Но кто этот свет? Кто отважился на этот тяжкий труд любви? Кто есть свет, просвещающий каждого человека, грядущего в мир? Это Сердце, подобное нашему сердцу, Сердце человеческое, что жаждет взаимной любви. Сердце, подобное всем остальным сердцам, полное несмысленности, непонятных надежд, полное своеволия. Сердце, способное зачахнуть, если оно нелюбимо. Кто в состоянии прожить всю свою жизнь, когда его окружают лишь враги? И даже если сердце, подобно Робинзону, выброшено на безлюдный остров, оно полно воспоминаниями юности, оно насыщает свое одиночество образами давно ушедшей в прошлое дружбы. Человеческое сердце не похоже на Бога; оно не замыкается в себе самом, у него есть свои потребности. Оно бьется, оно пульсирует, оно ищет; чтобы выжить самому, ему необходима чужая кровь. Сердце человеческое не всемогуще, подобно Богу, и оно не может творить единым словом. И сказал Бог: да будет!

И стало быть. Но что может сердце, если не найдет взаимной любви? Что ему делать, если мы не умеем любить?

Все оказалось намного сложнее, чем виделось с высоты небес. Оттуда любовь казалась чем-то, чему невозможно противостоять, и казалось, она заранее обречена на победу. Нужно только дать человеку испить из полной чаши, и вот — жаждущие уже стоят на коленях и молят дать им этого напитка. Они должны почувствовать близость спасения, они просто не могут иначе. С этой уверенностью Он пришел к ним. Теперь же, когда Он стоит, облеченный в грубую плоть, а в груди Его бьется состоящее из плоти Сердце — как чуждо все вокруг, насколько иначе, чем Он думал! Как скрадывают все эти облачения сияние небесного луча!

И как осторожен Он должен быть! Как мягки, как вкрадчивы должны быть Его шаги, чтобы люди не ушиблись, натолкнувшись на Его любовь, чтобы не случилось так, что они поняли Его неверно! Ибо они должны ощутить тепло Его Сердца, должны протянуть руки, чтобы обнять Его. Но не эту любовь имеет Он в виду и, из любви к этим людям, Он должен отстраниться от них, Он должен быть холоден с ними, совершив насилие над собственным Сердцем. Еще труднее то, что Он должен не только даровать Свою любовь тем, кого любит, но обучить их этой любви, немилосердно воспитывать в них милосердие, что присуще Ему Самому, и толкнуть их на то смертельное одиночество, которому Он Сам подвержен. Собственной рукой Он должен вонзить семь мечей в сердце самого любимого Им человека. Расчетливо и совершенно намеренно он должен позволить умереть одному из Своих друзей, что само по себе уже достаточно горько. Тех, кого Он с такими трудами собрал в Своей овчарне, Он отошлет прочь, беззащитных, как ягнят среди волков. Каждого из любимых Им Он должен не только воспитывать — Он должен мучить его, чтобы посвятить таким образом в тайну этой новой любви.

Мир был спасен одиночеством одного-единственного Сердца. Это не было уютным одиночеством затвора, надежно защищающим от жизненных ран; это было одиночество, беззащитно предающее себя сутолоке жизни, одиночество, тихо кружащееся

в ледяной воде невозможного, для которого любовь — это холодный клинок меча и все не заживающая рана. Вокруг тупой и озверелый народ; священники подстерегают Его; ученики упрямы и спорят о том, кто из них первый, а один из Двенадцати предаст Его; в родной стране, в родном городе и даже в родном доме Пророк встречает лишь недоверие; родственники считают Его сумасшедшим. Чтобы настичь Его, убивают детей. Он бросается то в одну сторону, то в другую, ибо никак не может найти Себе места на этом жестком ложе. Вот, Он рвется вперед, Он хочет заставить их любить, Он угрожает им вечной смертью, если они не будут есть Его Плоть. Он открывает Себя трем любимым ученикам в притягательном великолепии Своей изначальной славы, но тут же спешит покинуть ее сияние, ибо они не должны любить Его по принуждению, и никому не позволено построить себе хижину в лучах Его небесного света. Если Он меняется, они разозлены. Подобно гончару, Он вращает Свой кувшин на вертящемся круге, Он изменяет Свое Сердце, чтобы дать его людям заново, предложить его иным, прежде невиданным образом. Напрасно; они не замечают этого. Им уже все и так ясно. Они все оценили, все взвесили, и считают, что Он слишком тяжел. Сколь легка при этом их собственная любовь: мимоходом взглянуть, бездумно увлечься — это просто почти также, как сон и еда. К чему эти неслыханные требования? К чему этот танец на канате, что возмущает дух и превосходит всякую меру? Они отталкивают Его, и Он блуждает среди них, как чужестранец. Посреди Своего собственного мира Бог научился быть Тем, Кем был предвечно — быть одиноким и единственным. Этим одиночеством он спас этот мир.

Но одиночество — это еще не покинутость. Ибо одиноко и солнце в небесах. Но что, если оно уходит во тьму? Если оно само умирает? Всякое сердце живет надеждой. Лишь надежда спасает от головокружения на парящем в воздухе подвесном мосту времени, что раскачивается секунда за секундой над бездной небытия.

Сердце бьется — ради чего? Ради завтрашнего дня, ради прекрасного завтра, и все время кажется, что перед глазами — прямая дорога, ведущая вверх. Да придет Царство Твое. Ибо приблизилось