Сердце матери - [32]

Лошади дико ржали, били копытами, готовые разнести сараи, коровы утробно мычали, выли собаки.

Оля стояла рядом с Володей.

— Тебе страшно? — спросил он и обхватил сестру за плечи.

Оля дрожала.

— Мне холодно и очень неуютно. Это не похоже на сумерки, не похоже на ночь. Это какой-то мертвый полусвет. Ты совсем зеленый, как пришелец с другой планеты. Просто призрачный.

Володя неотрывно смотрел на круглое черное пятно, из-под которого выбивались протуберанцы, но эти языкастые и щеткообразные пульсирующие огни не освещали землю, а лишь подчеркивали мертвый мрак.

— О чем ты думаешь? — спросила Оля.

— Думаю о том, как люди плохо понимают, что живут в таком мраке даже при солнечном свете. И где эта сила, которая бы открыла народу солнечный диск Свободы? Саша пытался сдвинуть этот круг с горсточкой людей. А нам нужна огромная сила, воля миллионов. Земля летит вокруг Солнца с непостижимой скоростью…

— Два с половиной миллиона километров в день, — уточнила Оля.

— А мы так медленно идем по этой стремительной планете. Если мне дано прожить столько же, сколько папе, то я уже прожил почти треть жизни и ничего еще не сделал, — с горечью произнес Володя. — Ровным счетом ничего. Если бы поспеть за нашей планетой! Все это, конечно, из области фантастики, но жить надо так же стремительно, чтобы ни одна секунда не пропала даром.

Оля глянула на часы.

— Смотрите, смотрите, сейчас начнет появляться Солнце! Справа, сверху заблестит и начнет открываться, сейчас начнет светать. Смотрите в стекла! Показался серп Солнца. — Оля бегала, поднимала с колен людей.

Серп Солнца увеличивался, наливался светом. Светлело и на земле. По небу с юга на север словно кто-то стягивал пепельную траурную шаль. Небо начинало наливаться синевой, облака освобождались от пепла. На Солнце уже нельзя было смотреть без стекла. Черная тень Луны соскользнула, и траурная вуаль, мрачно полыхнув крылом, свернулась на севере за горизонтом.

Солнце светило нестерпимо ярко, празднично, победно. Легкие белые облака летели по синему небу, трава налилась зеленью, зазолотились поля пшеницы. В небо взметнулись несколько жаворонков и запели приветную песнь солнцу. Прохладный воздух наливался теплом, благоуханием трав. Зазвенели комары и стали плести в воздухе тонкое замысловатое кружево. Коровы мычали не тревожно, а просились на волю. Весело и призывно прокричал петух, и ему ответили хлопотливым кудахтаньем куры.

Люди любовались синевой неба, зеленью травы. Стаскивали с себя полушалки, пиджаки. Стало тепло. На пруду раскрывали атласные белые и золотые венчики кувшинки, табаки в палисадниках смыкали свои лепестки.

Люди, щурясь, из-под ладоней смотрели на солнце.

— Голубушка ты наша, снова светишь, снова греешь. Слава всевышнему!

Женщины плакали от счастья снова видеть солнце, свет. И впервые, сбросив с себя давящую так много дней тяжесть, обратились к Марии Александровне. Она стояла прямая, строгая, ее темные глаза светились печалью и нежностью. И тут только заметили бабы, что волосы у Марии Александровны белые, как облако. А еще в прошлом лете они были золотисто-рыжеватые. Женщины окружили ее, и каждой хотелось приголубить, утешить взглядом, легким прикосновением. Слова были лишние.

Дед Карпей ходил гоголем и спрашивал то одного, то другого мужика:

— Ну как, доволен теперь, что корову не продал? Пригодится на этом свете.

К Владимиру подошел Яков Феклин, низко поклонился ему:

— Спасибо вам, Володимер Ильич. Ежели вам понадобится лошадь в Казань ехать, милости просим, я всегда готов.

— Малина поспела. Урожай на нее богатый нынче. Ребятишки насобирают, принесут, — сказала Настасья. — Спасибо, голубушка наша, Марья Александровна.

Урядник стоял в стороне от всех, крутил самокрутку и не смел поднять глаза.

Лунная тень исчезла.

ОЛЯ

Оля держит на раскрытой ладони свою золотую медаль. «За благонравие и успехи в науках», — начертано полукругом, и богиня мудрости изображена на ней.

— Наука, медицина, химия, физика, математика — все это женского рода, а вот университет мужского, — пытается улыбнуться она.

— И вовсе не мужского, а среднего, — откликнулся Володя, оторвавшись от книги. — Я мужчина, а учиться тоже не имею права. Царизму нужно, чтобы каждое существо, переступая порог российского университета, было безлико, безъязыко, бездумно и, главное, верноподданно.

Володя распахнул студенческую куртку, словно ему было душно. Только три месяца ходил он в этой куртке в Казанский университет. А потом — участие в студенческой сходке, арест, ссылка.

Володя взглянул на мать. Уронив шитье на колени, прищурившись, она о чем-то думала. Он понимал ее мысли, чувства.

Мария Александровна в молодости мечтала получить образование, много читала, изучала иностранные языки, а смогла добиться лишь звания домашней учительницы. Только теперь, в свои семнадцать лет, Володя впервые понял, какие таланты были заглушены у матери. Она одаренный музыкант, прирожденный литератор, переводчик, но все это осталось оцененным только в кругу семьи.

Старшая сестра Аня — поэт по призванию — искала путь в литературу, чтобы быть полезной обществу. А теперь перед ней захлопнулись все двери. Ни в чем не повинная, она должна отбывать пятилетнюю ссылку в глухой деревне.