Сердце Льва - [18]

–

Прекрасно! – воскликнула Рита и посмотрела на мужа.

–

Действительно, неплохая мысль, – неуверенно согласился Деми. – Рита всегда участвует в обсуждении моих мыслей и наблюдений. Я очень хотел написать философский трактат, но она сказала, что это будет мёртвая книга, которую прочтут единицы. Прочтут и не поймут. Прочтут и переврут. А образное произведение останется в сердцах миллионов.

–

Угу, – утомлённо прошептал Адамбек. – Его не переврут. Ждите! Наивные романтики. Пишите. А я отдохну у вас.

ВОСКРЕШЕНИЕ ИЗ МЕРТВЫХ

Между двумя соседними сёлами рос, жил и множился веками прекрасный лес, не тронутый ни огнём, ни топорами. Этот лесной массив потому и остался заповедным, что стоял на песчаном неплодородном участке, изрезанном балками, холмами и впадинами. Лесистый склон нависал вздыбленной кручей над Днепром. Огромные деревья своими мощными корнями так цепко связали песчаный берег, что многие деревья

хотя и склонились уже над водой, но держались надёжно. Кроны их сплетались на большой высоте в почти сплошную крышу, под которой крепли новые деревца, сновали белочки, зайчата, охотились лисы и волчата, копошились ежи, кроты и дождевые черви.

В этот день Василь недолго ходил по лесу. Что-то гнало его до дому, в село. Пройдя немного вглубь леса, он повернул назад и уже долго бродил по опушке, непроизвольно поглядывая в сторону села. Неохота возвращаться в такую рань домой. Здесь хорошо! Здесь он сам с собой!..

–

Нет сегодня покоя, – подумал он, наконец, и в самое пекло, когда солнце стояло в зените, вышел из лесу и, уже полностью осознав, откуда происходит охватившее его беспокойство, решительной походкой направился к дому. Не успел он пройти и половину пути, глядь, – по дороге из села скачет по кочкам, сломя голову, на велосипеде Петро, сынок Татьяны, сельского фельдшера.

–

Беда! – встрепенулся Василь и бегом кинулся напрямки к селу.

На улицах ни души. Вот уже и майдан. Выйдя на середину, он остановился, огляделся. В глубине одной из улиц напротив дома собрался гурт селян. Переведя дух, Василь быстрой походкой направился к ним.

Заметив его приближение, люди расступились. Проходя мимо своих сельчан, Василь узнал, что мальчик, играя у колодца, свалился в него. Говорят, когда его достали, сердчишко ещё билось. Стали откачивать, а он и … помер. Положили его в гостиной на лавку. Родители в обморочном состоянии. Послали сынка фельдшерицы за врачом.

Василь уже в хате. Подходит, наклоняется над мальчонкой, берёт его с лавки и перекладывает на кровать.

–

Окропу, рушныкы, декилько грэлок, – почувствовав скопление любопытных, Василь рассердился: Вси геть з хаты!

Ужас, недоумение, страх, ощущение совершаемого святотатства, осквернения святых чувств скорби – заставили остолбенеть убитых горем родителей.

–

Швыдко! – обернувшись, скомандовал Василь. Взял за руку стоявшую ближе всех соседскую девчушку и объяснил, что нужно принести из его дома. Девчушка мгновенно упорхнула.

То ли надежда, то ли безысходность, то ли приказ, но какая-то сила вдруг заставила всех действовать. В абсолютной благоговейной тишине появились вода в тазах и чайниках, полотенца, грелки, – а в углу комнаты застыли онемевшие родители.

Прошло время. На пороге вновь появились родственники, соседи. В хате стояло благоухание заваренных трав, восковой свечи. Шушукались. Но никто не посмел приблизиться к постели, на которой лежал Иванко. Василь сидел рядом, что-то шептал и смачивал губы мальчика настоем.

Когда Иванко глубоко вздохнул и открыл глаза, Василь залпом выпил большую чашку воды и подозвал родителей:

– Несколько часов не кормите его, можно понемножку поить этим настоем. – Он подержал руку Иванко, кивнул, как бы соглашаясь со своими мыслями, и вышел из хаты.

МОСКОВСКИЕ ПОТОМКИ

ПОЛТАВСКОЙ СОЛОХИ

Кудрявый праправнук небезызвестной на Полтавщине Солохи, поддерживавшей в своё время дружеские отношения с нечистой силой, был коренным москвичом. Его прадед, внук Солохи, дезертировал из окопа германского фронта и не успел добраться до своего «хутора близ Диканьки», как попал в красноармейцы. Поскольку он, единственный в полку, владел украинской грамотой, его назначили сначала писарем, а потом и красным агитатором. В Москву он был командирован уже в чине комиссара, женился и остался работать в одном из издательств.

На пятилетний юбилей пролетарской революции в семье красного агитатора, как и положено, родилась дочь, и её, тоже как положено, назвали Октябриной. Эта бабка Вадима была достойной правнучкой легендарной Солохи с той лишь разницей, что её «гостями» были не дьяк да голова, а верные ленинцы – слуги народа. Коль скоро маленький с рожками да с копытцами наведывался и к ней, как к подруге детства, то и рассаживала она своих гостей не по мешкам да комодам, а по «местам, не столь отдалённым» и на долгие годы. И первым «посаженым» был сам родной дед Вадима Владимир Чудра, который осмелился вернуться целым и не

вредимым не только с Финской и Отечественной, но и из фашистского плена в самый канун создания новой семьи Октябрины.

Теперь избранником бесовой подружки оказался всеми любимый Василий Тёркин, с которым она познакомилась на банкете, устроенном властями в честь легендарного героя. То, как закончил жизнеописание этого персонажа Твардовский, является художественным вымыслом. На самом деле Василий вернулся с войны, получил звание Героя, стал почётным членом всех мыслимых и немыслимых советских обществ, депутатом Верховного Совета. Всё его время было заполнено общественной деятельностью: выступлениями, встречами, собраниями, пленумами, чествованиями.