Сердце из стекла. Откровения солистки Blondie - [10]

Иногда по ночам я с какой-нибудь подружкой ездила в местечко Тотова, неподалеку от Патерсона, где жили бабушка с дедушкой. В те времена за Тотовой закрепилась дурная слава, главная улица и вовсе была известна как панель. Это был проспект, по которому шаталось множество ребят. Девочки демонстрировали свои самые откровенные и вульгарные наряды, а парни фланировали по улице в поисках подружек. Я выбирала себе понравившегося мальчика и гуляла с ним. Там еще устраивали зажигательные танцы. В моем городе были только белые ребята, а на этих сборищах толпа оказывалась смешанной. Музыку там играли просто невероятную – жаркую, негритянскую, и все отрывались по полной.

В какой-то момент я приохотилась ездить в Нью-Йорк – в то время билет стоил меньше доллара. Больше всего мне нравилось гулять по Гринвич-Виллидж, кварталу на западе Манхэттена. Я приходила часов в десять утра, когда цыгане и битники еще спали и все было закрыто. Просто бродила там, в поисках всего и сразу, а не чего-то конкретного, впитывая и запечатлевая в памяти все вокруг. Искусство, музыку, театр, поэзию – и ощущение, что все пути открыты, нужно только выбрать тот, который ближе всего. Я отчаянно хотела жить в Нью-Йорке и войти в мир искусства. Дождаться не могла, когда окончу школу.

И вот наконец я выпустилась – летом 1963 года. Церемонию вручения дипломов проводили на школьном футбольном поле. В тот день было невыносимо, невообразимо жарко, и я буквально плавилась в своей выпускной мантии и шапочке. Кажется, всю среднюю школу я чувствовала себя не в своей тарелке, и такой финал был вполне закономерен.

Семья. Рождество

И что – я собрала чемодан, помахала всем на прощание, села в автобус и поехала, глядя, как за окном проплывает Нью-Джерси и надвигаются небоскребы Нью-Йорка? Вовсе нет. Я пошла в колледж.

Колледж Сентенари в Хэкеттстауне был женским методистским учебным заведением, возглавляемым какими-то очень пожилыми леди с Юга. На самом деле это был последний этап подготовки к респектабельной семейной жизни. Когда-то я относилась к колледжу как к «исправительному заведению для благородных девиц», что он, по сути, собой и представлял. Вот только я не была благородной девицей и не хотела, чтобы меня перевоспитывали. Мое перевоспитание пройдет совсем, совсем иначе.

С самого начала предполагалось, что я продолжу образование. Я говорила родителям, что хочу в школу искусств – желательно в Род-Айлендскую школу дизайна. Но там учиться пришлось бы четыре года, а это было дорого – нам не по карману. Поэтому компромиссом стало двухлетнее обучение.

Я вовсе не была уверена, что мечтаю о колледже. Я хотела только вырваться в мир и творить. Думаю, маме идея колледжа нравилась, потому что она считала, что с моей застенчивостью я больше нигде не приживусь, а если заскучаю по родным, то смогу добраться до дома за полтора часа. Итак, осенью я отправилась в Хэкеттстаун.

В колледже было несколько хороших профессоров. Доктор Терри Смит преподавал американскую литературу, которую я обожала, больше всего – Марка Твена и Эмили Дикинсон. А еще мне нравились преподаватели искусствоведения, Николас Орсини и его жена Клаудия, и я немного занималась живописью, когда училась там.

Этот колледж не предполагал непомерной нагрузки. По желанию можно было выбрать самые легкие предметы и при этом ходить на все общественные мероприятия в другие колледжи, что заменяло клуб знакомств.

На второй год я познакомилась с парнем по имени Кенни Уинарик. Через некоторое время после того, как мы начали встречаться, Кенни привез меня к своей матери, в ее чудесную нью-йоркскую квартиру. И когда я стояла там и наслаждалась видом с балкона, мои мечты о жизни в мегаполисе обрели второе дыхание. Здесь все было как надо. Безупречно. Просторные комнаты не ломились от декора и при этом не выглядели чересчур строго. Образцовое пространство для идеальных людей. Людей, которым нравилось быть жителями Нью-Йорка. Эта довоенная постройка носила название «Эльдорадо».

В то время подобная мифологическая отсылка для меня почти ничего не значила, если не считать, что все это было изумительно, волнующе – точь-в-точь из моих самых смелых грез. Рано еще было проводить параллели между моими поисками себя и тем, как конкистадоры пытались найти легендарную золотую страну. Но, оглядываясь назад, я понимаю, что моя встреча с обаянием Нью-Йорка была сродни вступлению в драгоценные врата Эльдорадо. Я примкнула к новым конкистадорам, увлеченным охотой за небывалыми сокровищами в неизведанном, манящем перспективами городе.

Звучит довольно серьезно. В каком-то смысле так все и было. Собранная и целеустремленная, я одновременно плыла по беспокойному морю быстро сменяющихся эмоций. Не думаю, что я страдала биполярным расстройством, депрессией, шизофренией или чем-то в этом роде. Считаю, что была вполне нормальной, но в состоянии расширенного сознания мы смотрели на мир под новым, необычным углом.

Тогда и начались психоделические эксперименты. Глэдис, мама Кенни, работала психоаналитиком. Ее силой, любознательностью и жаждой жизни я восхищалась от всего сердца. У ее детей была здоровая самооценка, и относились они к себе с юмором, чем превосходили большинство людей в моем городе. Проще говоря, в этом было изящество. По долгу службы Глэдис участвовала в лекциях, конференциях и собраниях по своей специальности. Так она получила приглашение и на сеанс с Тимоти Лири