Сердце Черной Пустоши. Книга 3 - [27]

– Вообще-то они очень хороши. Не слишком сообразительны, но в бою беспощадны. Хотя этот вопрос придется решать. Но если увидят они, это еще пол беды. Ни дай боги об этом узнают селяне, гвардейцев придется казнить, как неспособных выполнять свои обязанности. Я готов это сделать. Готовы ли вы отдать такой приказ?

От такой правды я чуть не свалилась с подоконника, но успела ухватиться за лепнину.

– Ни в коем случае! – выпалила я. – Мы не будем никого казнить. Они не виноваты.

– Конечно, – согласился виконт. – Только будь чуть сообразительней, поставили бы людей по всей окружности дома, а не только у входа.

Я взмолилась:

– Виконт. Пожалуйста, не надо их казнить. Если на то пошло, это моя вина.

Брови виконта взлетели на лоб.

– Ваша? – изумленно спросил он.

– Да, – уверенно сказала я. – Надо было им точнее говорить, что делать. Они же военные люди, понимают только приказы. А думать им не положено. Так?

– Иногда все же можно подумать, – нехотя произнес де Жерон и замахал руками, показывая, чтоб побыстрее лезла и не задерживала.

Оказавшись внутри, я быстро привела себя в порядок, насколько это возможно после прогулки по древнему лесу и влезанию в окно молельного дома. Расправила подол платья, отряхнула пыль с черной ткани и, выждав несколько минут, пока дыхание и пульс придут в норму, вышла.

Гвардейцы тут же вытянулись и молчаливо поприветствовали меня. А хозяин постоялого дома, который тоже зачем-то ждал, проговорил, вскинув руки:

– Леди Черной Пустоши самая пристойная леди! Ни одна женщина деревни не проводила в молельном доме три часа! Теперь мы обяжем их следовать вашему примеру…

– Нет! – поспешно сказала я, а когда увидела недоумение на лице мужчины, пояснила: – Мое длительное м… отсутствие связано с трауром. Это касается лично меня. Не следует обязывать остальных поступать так же. Каждый идет в молельный дом со своими мыслями и каждый должен пробыть в нем столько, сколько потребует его душа.

Пару секунд хозяин дома смотрел на меня, потом воскликнул:

– Наша госпожа самая мудрая и великодушная!

Приветственные вопли, похожие на вопли несчастной Рамины, которую похитили приспешники Каравары, стали утомлять. В сопровождении гвардейцев и виконта, который вышел из-за бочек у стены молельного дома, я проследовала к постоялому дому.

Там меня, наконец, сопроводили к опочивальне и оставили в покое. Комната оказалась крошечной в сравнении с роскошными апартаментами в Городе-крепости. Но уютной. Слева одноместная кровать с двумя подушками одна на другой, справа стол-тумба и небольшое зеркало. Рядом бадья к которой подходит две трубы, какие, по всей видимости есть и в нашем замке, но там они скрыты стеной, а здесь находятся снаружи.

После дороги и сытного обеда, который прошел во время полдника, захотелось искупаться и прилечь. Быстро скинув платье, разложила его на кровати. Оголяться полностью побоялась, несмотря на то, что за дверью стоят вооруженные гвардейцы, а вокруг дома, словно волк, рыщет виконт, готовый оторвать голову любому, кто посягнет на покой принцессы Черной Пустоши.

Оставшись в нижней сорочке, я влезла в бадью и покрутила вентиль с синей точкой. Кран закашлял, словно столетний дед, потом из него плевком вылетела струя воды, и стопы обожгло холодом. Я взвизгнула и поспешно стала откручивать вентиль с красной точкой.

Когда температура воды стала приятной, наконец, смогла опуститься на дно, наблюдая, как теплая жидкость медленно поднимается по стенкам.

Я старалась не думать. Но в голову лезли мысли о моем принце, который больше не коснется меня, об Ане Ахебак, утверждающей, что главная магия – это магия природы, о древне, который оказался олицетворением этой магии. И о виконте, потерять которого после всего случившегося казалось выше моих сил.

Сама не заметив, я задремала, и очнулась, только когда нос погрузился в воду, и я хлебнула воды. Закашлявшись, вытаращила глаза и стала спешно закручивать вентили, пока вода не прекратила течь. Прошло несколько минут, прежде чем вспомнила, где нахожусь и куда еду.

Потом вылезла из бадьи, оставляя на полу лужи, и стянула с себя мокрую сорочку. Затем насухо растерлась полотенцем, которое нашла возле бадьи и обрядилась в свежее. Надевать ночные одежды не стала, опасаясь неожиданностей, которые могут стрястись в дороге, поэтому натянула все тоже черное платье и села к зеркалу расчесывать волосы.

От беготни по лесу, лазанью в окна и горячего пара из бадьи они распушились и спутались. Пришлось долго развязывать узелки и прочесывать редким гребнем. Когда они, наконец, заструились по плечам рыжими лентами, я удовлетворенно улыбнулась отражению.

Оно, к моему изумлению, колыхнулось, и постепенно стало вытягиваться. Я охнула, отшатнувшись, а когда волосы в отражении превратились в капюшон, из которого на меня смотрят два горящих синевой глаза, вскочила, опрокинув стул.

– Здравствуй, Элизабет, – послышался приглушенный голос, словно он звучит очень далеко и его владельцу требуется масса усилий, чтобы его издавать.

– Вы! – только и смогла выдохнуть я.

– Ты так быстро ушла, – проговорил голос. – Мы не успели как следует побеседовать. У меня было много планов.