Сердце бури - [300]

– Я пойду в Конвент и скажу им, какой опасный заговор мы разоблачили.

– Вы в него верите? – спрашивает Робеспьер.

– Во что?

– В опасный заговор. С Люсиль мне не все ясно. Это было сказано в тюрьме? Правда ли это? Или Лафлотт все выдумал, пока поднимался по лестнице? Или… вы вложили в его уста то, что хотели услышать?

– Осведомители всегда говорят то, что вы хотите услышать, – нетерпеливо замечает Сен-Жюст. – Думаю, дело верное. Это то, в чем мы так нуждались.

– Но правда ли это? – настаивает Робеспьер.

– Узнаем в суде. К тому же действовать так нас вынуждают обстоятельства. Должен сказать, все это представляется мне крайне правдоподобным. Ее видели в городе с самого утра ареста, словно она что-то замышляла. Она же не дурочка? И, кроме того, Дийон ее любовник.

– Нет.

– Нет?

– У нее нет любовников.

Сен-Жюст смеется:

– У этой женщины дурная репутация.

– Это все ни на чем не основанные слухи.

– Но об этом толкует весь город! – восклицает Сен-Жюст с тем же пылом. – На площади Пик она беззастенчиво жила с Дантоном как его любовница. И с Эро у нее связь. Все об этом знают.

– Думают, что знают.

– Вы видите только то, что хотите видеть, Робеспьер.

– У нее нет любовников.

– Тогда кто такой Дийон?

– Самый близкий друг Камиля.

– Хорошо, значит, Дийон – его любовник. Мне все едино.

– Господи, – говорит Робеспьер. – Вы превзошли себя.

– Надо спасать республику! – страстно восклицает Сен-Жюст. – Меня не волнуют их грязные делишки. Все, что мне нужно, дать трибуналу способ поскорее с ними покончить.

– А теперь слушайте меня, – говорит Робеспьер. – Раз уж мы все это затеяли, назад пути нет, иначе, если замешкаемся, они обратят все против нас, они воспользуются преимуществом, и мы окажемся на их месте. Да, как вы изящно выразились, мы должны поскорее с ними покончить. Я позволю вам это сделать, но не ждите от меня любви. – Он обращает на Сен-Жюста холодный взгляд. – Хорошо, ступайте в Конвент. Скажете, что при помощи осведомителя Лафлотта мы выявили в тюрьме заговор. Люсиль Демулен при финансовой поддержке… вражеских сил вместе с генералом Дийоном замыслила освободить заключенных, поднять вооруженное восстание у Конвента и убить членов комитета. Затем попросите Конвент издать декрет, запрещающий обвиняемым говорить и требующий завершить суд сегодня или завтра утром.

– Вот ордер на арест Люсиль Демулен. Это придаст делу убедительности, если вы его подпишете.

Робеспьер берет перо и не глядя подписывает.

– Это уже не важно, – говорит он. – Она не захочет жить. Сен-Жюст?

Молодой человек оборачивается и смотрит на него, сидящего за столом, бледного, немногословного, сдержанного.

– Когда все будет закончено и Камиль будет мертв, я не хочу слышать ваших эпитафий. Никто не смеет говорить о нем, я это категорически запрещаю. Когда он умрет, я буду думать о нем в одиночестве.

Свидетельства Фабриция Париса, секретаря Революционного трибунала, на суде над Антуаном Фукье-Тенвилем, 1795 год:

Даже Фукье и его достойный коллега Флерио, при всей своей жестокости, были потрясены поведением этих людей, и свидетель полагал, что им не хватит мужества принести их в жертву. Откуда ему было знать, какие гнусные методы были использованы в конце процесса, какой заговор был сфабрикован в Люксембургской тюрьме, посредством коего… удалось преодолеть сомнения Национального конвента и получить декрет об объявлении вне закона. Роковой декрет был доставлен Амаром и Вулланом (из Полицейского комитета). Парис находился в комнате для свидетелей, когда они прибыли: гнев и страх были написаны на их лицах, так они боялись, что жертвы избегнут смерти; они поприветствовали свидетеля. Вуллан сказал ему: «Негодяи в наших руках, они злоумышляли в Люксембургской тюрьме». Послали за Фукье, который был в зале суда. Он явился тотчас же. Амар сказал ему: «Здесь то, что облегчит вам жизнь». Фукье ответил с улыбкой: «Мы очень в этом нуждались» – и вошел в зал суда с видом триумфатора.

– Они задумали убить мою жену!

Ужасный вопль Камиля перекрывает шум в зале суда. Он пытается броситься на Фукье, а Дантон и Лакруа оттаскивают его назад. Он упирается, что-то кричит Эрманну и разражается рыданиями. Вадье и Давид из Полицейского комитета что-то шепчут присяжным. Не глядя на обвиняемых, Фукье начинает зачитывать декрет Национального конвента:

Председатель вправе использовать любые способы, дозволенные законом, дабы поддерживать свой авторитет и авторитет Революционного трибунала, и подавлять любые попытки обвиняемых нарушить общественный порядок или препятствовать ходу правосудия. Постановляется, что обвиняемые в заговоре при попытке оспорить или оскорбить правосудие должны быть объявлены вне закона и немедленно осуждены.

– Бога ради, – шепчет Фабр. – Что все это значит?

– Это значит, – бесстрастно отвечает Лакруа, – что отныне ход судебного заседания отдается им на откуп. Если мы потребуем свидетелей или перекрестный допрос или просто захотим что-нибудь сказать, они немедленно завершат процесс. Если хотите, выражусь более наглядно: Национальный конвент только что нас убил.

Закончив читать, прокурор осторожно поднимает глаза на Дантона. Фабр складывается пополам в кресле, его ребра содрогаются, алая кровь хлещет на полотенце, которое он держит у рта. Эро сзади кладет ему руку на плечо, возвращая Фабра в вертикальное положение. На аристократическом лице написано презрение; он не выбирал себе компанию, но намерен и дальше подтягивать остальных до собственных высоких стандартов.