Сердце Башни - [24]

Линдэ молча выдернула из голенища сапога ложку, замотанную в тряпку, и опустилась на лавку рядом с отцом. Нушвальц покосился на ложку. Ишь ты — серебряная. Высоко взлетели его красавицы…

Когда с трапезой было покончено — они с Линдэ удалились в его комнату. Хотя было видно, что трем его женам не терпится расспросить прибывшую о том, что там творится «на равнинах», и о ее жизни с этим странным типом, который за столько лет не удосужился как следует отодрать такую девку. Ну, как положено — до хриплого от воплей горла и дрожащих конечностей. Ибо, по твердому убеждению шейкарцев, дети получаются только с помощью именно такого секса, и никак иначе.

— Ну, зачем пожаловала? — спросил старейшина, устраиваясь в своем любимом кресле, покрытом аж тремя мягчайшими шкурами молодых горных коз.

— У Грона есть к тебе просьба, отец.

— Хм, — усмехнулся Нушвальц, — просьба, говоришь?

Линдэ молча кивнула.

— Ну, ладно, выслушаем…

Как выяснилось, в Кагдерии произошел мятеж. Причем, это был не обычный мятеж аристократов против своего суверена, которые в эти времена случались не то чтобы сплошь и рядом, но были вполне привычны и обыденны. В подобных мятежах иногда одерживали верх аристократы, и суверена принуждали позволить аристократии те или иные вольности, либо, хотя и очень редко, приводили к отречению суверена от престола. Чаще же всего мятежи заканчивались поражением мятежников, и на участвующих в них налагалась суровая кара… в виде удаления в дальнее поместье, секвестра доходов в пользу казны, а то и, если мятежники заходили совсем уж далеко, и казни. Но все это было привычно, понятно и не стоило бы особенного внимания, если бы в Кагдерии все было бы так же. Но там все прошло совершенно по другому пути.

Пару лет назад в трущобах Кагдерийских городов появились непонятные люди. Непонятные потому, что никто не знал, откуда они взялись и чем зарабатывают на жизнь. Ну не занимались они никаким ремеслом, хотя частенько представлялись кто плотником, кто столяром, кто метельщиком… Но денежки при этом у них водились. Однако тратили они их совершенно дурацким образом. Ну, вот вы бы, будь у вас деньги — на что их потратили бы? Во-от… вполне разумные мысли. А вот эти пустобрехи частенько присаживались в забегаловках к тому или иному уже слегка набравшемуся коллективу и, выбрав момент, ставили выпивку всей честной компании. Размеры которой, кстати, иногда охватывали всех присутствующих в той или иной забегаловке.

Ну, а когда побратавшаяся под маркой такой халявы компания опрокидывала в себя по паре-другой кружек браги или дрянного пива (а откуда в трущобных забегаловках возьмется хоть что-нибудь хорошее-то), эти самые непонятные начинали исподволь затевать весьма, прямо скажем, дерзкие речи: «Как мол, так происходит, что мы тут горбатимся день и ночь, а не имеем ничего кроме горсти медяков. А вот эти уроды-дворяне ничего ни хрена не делают (ну это ж всем известно — не правда ли), а купаются в золоте и роскоши (все поголовно, ага)?» Или: «А почему это я, свободный человек (ну не раб же какой-нибудь, правда), должен во всем повиноваться каким-то дурацким цеховым правилам, которые невесть кто установил уму непостижимо сколько времени назад?» Либо: «Бедному трудовому люду — хоть с голоду помирай, а эти купцы и лавочники только и думают, как бы задрать цены на хлеб (рыбу, соль, пиво и т. д.)».

Мало-помалу эти разговоры начали находить отклик у людей, тем более что правящий двор Кагдерии не обращал никакого внимания на разговоры «черни», предпочитая давать балы, строить и отделывать новые дворцы и заказывать художникам новые картины, ювелирам новые украшения, а портным — новые наряды. И так продолжалось до тех пор, пока не полыхнуло. И как полыхнуло!

Как позже выяснилось, эти непонятные люди не только поили бедняков брагой и пивом. Они сумели сформировать из своих последователей вполне себе эффективную армию. Как они ее назвали, «Армию бедняков». Впрочем, такими уж бедняками ее члены не были. Во всяком случае, после того, как они вступили в эту армию. Да и армией, как выяснилось, они назывались отнюдь не для красного словца.

Все началось с того, что на улицы столицы кто-то выкатил несколько десятков бочек выдержанного вина. Потом толпу, стянувшуюся к дармовому угощению, кто-то довольно умело подогрел возбужденными криками. А едва только первые ватаги разгоряченных людей начали жечь и громить лавки и дома зажиточных горожан, как, откуда ни возьмись, на улицах появились организованные сотни людей, одетые в прочную одежду и вооруженные дубинками, косами, насаженными на древки (откуда они только взялись в городе-то), и топорами. Эти сотни имели своих командиров, были разбиты на десятки и, как бы неожиданно это ни звучало — знали, что и как сделать.

Буквально в течение пары дней столица Кагдерии оказалась перекрыта баррикадами, а на крышах были оборудованы позиции для стрелков и метателей, вооруженных найденными в разграбленных оружейных лавках луками, арбалетами и дротиками. Кроме того, городская стража была быстро, но жестко разоружена, ее руководители тут же повешены, как «пособники тиранов и узурпаторов», а арсенал разграблен. Так что оружия в руках у повстанцев оказалось довольно много. Вследствие чего введенные на третий день беспорядков в столицу королевские гвардейцы сразу же завязли в уличных боях и засадах, неся совсем не ожидаемые ими потери. А городская чернь, при слухах о введении в город гвардейцев, поначалу принявшаяся разбегаться по трущобам как тараканы, за исключением очень небольшой части, которую члены «Армии бедняков» сумели силой удержать на баррикадах, увидев такое дело, тут же полезла обратно и принялась не только драться с гвардией, но и с упоением резать дворян.