Сердце Ангела - [35]

— Я часто виделась с ней перед тем, как ты родилась. Она владела "силой".

— Вы долго были обручены с Джонни?

— Два с половиной года… Со сливками или с лимоном, милая?

Очевидно, пришла пора чаепития. Эпифани выбрала чай с лимоном и сказала:

— А все это время моя мать была его любовницей.

— Милое дитя, не думаешь ли ты, что я этого не знала? У нас с Джонни не было друг от друга секретов.

— Поэтому вы с ним и порвали?

— Наш разрыв — не более чем измышления прессы. Нам пришлось сделать вид, будто мы порвали отношения. На то существовали достаточно веские причины. Хотя, по сути, мы никогда не были столь близки друг другу, как в последние месяцы перед его уходом на войну. Конечно, весьма своеобразное положение, я не отрицаю. Полагаю, ты достаточно хорошо воспитана, чтобы не поддаться буржуазным предрассудкам. Правда, у твоей матери их было немало.

— Что может быть буржуазное, чем "менаж а труа" [Любовь втроем (франц.)]?

— Причем здесь "менаж а труа"! Не думаешь ли ты, что мы создали здесь некий ужасный уголок секса?

— Не имею ни малейшего понятия о том, что вы "создали". Мама никогда не говорила мне об этом.

— А к чему ей было говорить? Насколько я знаю, Джонатан мертв и похоронен. Он — единственное, что нас связывало.

— Но он жив.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

— Тебя никто не расспрашивал о Джонатане? Ответь, дитя, — от этого могут зависеть наши жизни.

— Почему?

— Не спрашивай. Так кто-то интересовался им, да?

— Да.

— Как он выглядел?

— Обыкновенный мужчина, ничего особенного.

— Здоровый такой? Не то чтобы толстый, но… тяжеловатый? Неряшливый… Мятый синий костюм и нечищенные башмаки. Усы черные, а волосы почти серые, короткие, да?

— И добрые голубые глаза, — добавила Эпифани. — Их сразу замечаешь.

— Он не назвался Энджелом? — В голосе Круземарк послышались нетерпеливые нотки.

— Да. Гарри Энджел.

— Чего он хотел?

— Он ищет Джонни Фаворита.

— Зачем?

— Он не сказал мне зачем. Он детектив.

— Полицейский?

— Нет, частный детектив. Что все это значит?

Слабо звякнул фарфор, и Маргарет Круземарк сказала:

— Я не уверена, что знаю. Он побывал здесь. Не сказал, что он — детектив, притворился клиентом. Я знаю, это покажется грубостью, но я прошу тебя уйти. Меня ждет одно дело. Боюсь, это срочно.

— Вы думаете, мы в опасности? — Голос Эпифани дрогнул

на последнем слове.

— Не знаю, что и думать. Если Джонатан вернулся, может случиться все что угодно.

— Вчера в Гарлеме убили одного человека, — выпалила Эпифани. — Моего друга. Он знал маму, и Джонни тоже. Мистер Энджел расспрашивал этого человека.

Послышался скрип стула по паркету.

— Мне нужно идти, — сказала Маргарет Круземарк. — Вставай, живее, я возьму твое пальто, и мы спустимся вместе.

Звук приближающихся шагов. Я сорвал с двери контактный микрофон и, выдернув из аппарата наушник, сунул все добро в карман. Держа "дипломат" под мышкой, я промчался по длинному коридору будто гончая, нагоняющая зайца. Я ухватился за перила, чтоб не упасть, и понесся сломя голову вниз по пожарной лестнице.

Ждать лифта на девятом этаже было слишком рискованно: велика вероятность встретиться с ними в одной кабине, поэтому пришлось поработать ногами. Задыхаясь, я выскочил в пустой вестибюль и уставился на лифтовые стрелки: левая ползла вверх, правая — вниз. В любую секунду дамы могли быть здесь.

Я выбежал на тротуар, спотыкаясь пересек Седьмую авеню — мне уже было не до машин — и только очутившись на противоположной стороне, позволил себе небольшую передышку: стал прохаживаться у входа в здание Осборн-Апартментс, сипя, будто жертва эмфиземы [Заболевание легких.]. Проходившая мимо гувернантка с детской коляской сочувственно поцокала языком.

Глава двадцать шестая

Выйдя из здания, Эпифани и Круземарк направились к Пятьдесят седьмой улице. Я двигался прогулочным шагом по противоположной стороне авеню, держась вровень с ними. На углу Маргарет Круземарк простилась с Эпифани, нежно поцеловав ее в щеку, как тетушки, прощающаяся с любимой племянницей.

Когда зажегся зеленый свет, Эпифани двинулась в мою сторону, через Седьмую авеню. Маргарет Круземарк, лихорадочно размахивая рукой, пыталась поймать такси. Я подозвал к тротуару новенький "кэб" с включенным индикатором на крыше и влез внутрь прежде, чем меня заметила Эпифани.

— Куда едем, мистер? — осведомился круглолицый таксист.

— Хочешь получить пару долларов сверх счетчика?

— А что надо делать?

— Проследить за машиной. Остановись-ка на минуту у "Русской чайной".

Он сделал, как я просил, и повернулся, чтобы посмотреть на мои документы. Я позволил ему взглянуть на "жетон", пришпиленный к бумажнику, и сказал:

— Видишь даму в твидовом пальто? Она садится в тачку возле Карнеги-холла? Не упусти ее.

— Это пара пустяков.

Указанное такси резко развернулось на Пятьдесят седьмой улице и двинулось обратно по Седьмой авеню. Нам удалось повторить маневр, не привлекая к себе внимания, и мы тронули следом, держась за полквартала от них. Круглолицый поймал мой взгляд в зеркальце и улыбнулся:

— Ты обещал пятерку, парень, верно?

— Пятерку и получишь, если тебя не заметят.

— Я в своем деле дока.

Мы проехали по Седьмой до Таймс-сквер, мимо моей конторы, и тут первое такси свернуло налево и помчалось по Сорок второй улице. Искусно маневрируя в потоке машин, мы не отрывались от них, но старались держаться на расстоянии, чтобы не вызвать подозрений; один раз, видя, что мы отстаем, таксист газанул и проскочил на красный у Пятой авеню.