Сербия о себе - [42]

Таким образом, репрессии в Косове, проводившиеся югославскими властями в 80-х гг., не переходили границы терпимости политиков и общественности иностранных государств. Более того, тогда кризис в Косове рассматривался как внутренний вопрос Югославии, в решение которого международные силы не хотели вмешиваться скорее по идеологическим, нежели по геостратегическим причинам. Дело в том, что югославские коммунисты пользовались на Западе доверием и поддержкой, как среди левых, так и среди правых. Левые с пониманием относились к Югославии, так как она, в отличие от СССР, Китая, Камбоджи и Албании, практиковавших жестокие репрессивные методы, была примером «социализма с человеческим лицом». Западные правые поддерживали Югославию прежде всего за ее противостояние Советскому Союзу. И те и другие без радости восприняли плохие новости из Югославии и не хотели, чтобы новости о событиях в Косове распространялись среди общественности. Далее, крайне одиозное отношение Запада к Албании, считавшейся последним оплотом сталинизма в Европе, негативно повлияло и на «имидж» косовских албанцев, и на возможность поддержки их национально-политических требований по объединению с этим государством. Наконец, на Западе была заметна и большая цивилизационно-культурная дистанция в отношении косовских албанцев. По свидетельствам активистов международных правозащитных организаций, была очевидна разница в реакции общественности, СМИ и политиков Запада на нарушение прав человека в Югославии в зависимости от этнической принадлежности жертв[121] .

Хотя проблема Косова и представляла значительную угрозу для региональной стабильности и спокойствия, она, по приведенным выше причинам, долгие годы не «актуализировалась» на Западе ни политиками, ни общественным мнением. Только в начале 90-х Западная Европа более явно определила свою позицию в отношении косовской проблемы, считая ее все-таки исключительно внутриполитическим вопросом защиты прав человека. Одним из ключевых условий, поставленных Европейским союзом перед югославскими властями ввиду развития контактов и сотрудничества с ЕС в начале 90-х гг., было «полное уважение прав человека, прежде всего в Косове, при решении конфликтных ситуаций между отдельными людьми, группами, нациями и национальными меньшинствами» (Керим, 1991: 2). Однако заинтересованность мощных западных стран, государств – членов ЕС свелась, по крайней мере со стороны общественности, к моральной поддержке исключительно албанцев, символически выраженной в присуждении престижной премии имени Сахарова Адему Демачи, зачинателю современного националистического движения косовских албанцев[122] . Вручение этой премии представляло большую моральную поддержку косовских албанцев. Однако долгие годы Запад публично продолжал ограничивать открытую политическую поддержку их сепаратистских требований. Косовским албанцам пришлось до конца 90-х гг. терпеливо ждать своей очереди в геостратегической повестке дня ведущих западных государств – чтобы после войн в Словении, Хорватии и Боснии, пришел черед разжечь косовский очаг войны. А в течение 90-х гг. Запад использовал косовский вопрос как средство сильного политического давления на Сербию, чтобы добиться от нее сочувственной позиции в отношении методов «решения» кризисных ситуаций в Словении, Хорватии и Боснии.

Косовский конфликт в начале 1990-х годов

Вопреки ожиданиям, что косовский кризис в начале 90-х перерастет в вооруженное этническое столкновение между албанцами и сербами, события в этом южном крае оставались в глубокой тени гражданской войны, полыхавшей на территории северо-западных республик, Словении и Хорватии, а затем и Боснии. До конца 90-х гг. сербско-албанское столкновение не пошло дальше конституционно-правового путча. С одной стороны, косовские албанцы провозгласили Косово независимой республикой путем принятия незаконной Качаникской конституции в сентябре 1990 г.[123] С другой стороны, сербские власти одновременно приняли новую сербскую конституцию, по которой Косово, наряду с северным сербским краем Воеводиной, в политическом, правовом и административно-территориальном плане еще теснее стало связано с политической системой и территорией Республики Сербии[124] .

Эти противоположные конституционные изменения привели к политически патовой позиции. Стало очевидно, что для победы одной из этих двух конституционно-политических концепций должно быть применено крайнее средство – сила оружия. Однако в начале 90-х обе стороны, и албанская, и сербская, отказывались от употребления оружия по причинам, коренившимся не в Косове, а скорее во внешнем окружении. А именно, косовские албанцы были поставлены перед фактом, что Словения и Хорватия использовали их в целях проведения собственного сепаратистского курса, но больше не могут и не хотят заниматься защитой их интересов ни перед югославскими участниками событий, прежде всего Сербией, ни перед международными посредниками, прежде всего Европейским союзом. Потеряв отечественных «защитников», косовские албанцы, не обретя новых покровителей, никак не могли сами вступить в открытую конфронтацию с Сербией. Со своей стороны, Сербия столкнулась с новыми очагами кризиса в Словении, Хорватии и Боснии, и ей не нужна была эскалация конфликта на ее же собственной территории, в Косове. Поэтому и албанская, и сербская стороны старались «заморозить» кризис на долгие годы.