Серафим Саровский - [142]

Монахам в этой пустыни еще жить можно: рядом с воротами обители монастыря торгует потребительский кооператив белым хлебом, колбасой и другими продуктами. Тут же есть и торговля хлебным вином. Каждое утро из соседних деревень бабы несут сюда свежие яйца, коровье масло и молоко.

Мы проходим вовнутрь монастыря. Словно иконы лениво двигаются «братцы» в камилавках. Одни идут в лавку, другие прогуливаются из корпуса в корпус. Некоторые работают: перекладывают дрова. Им помогают… «жены во Христе», ни то из Дивеева монастыря, ни то еще откуда.

* * *

Часов в 11 дня съехались представители губернской, уездной и сельской власти, составившие комиссию по обследованию «св. мощей».

В келью, представляющую из себя несколько барских комнат (занимаемые теперь рабочкомом), был приглашен иеромонах Куприян, возглавляющий теперь Саровскую братию. Для него новые гости были не ожидаемы и он растерялся. Ему объявляют цель приезда комиссии и предлагают войти в ее состав. Он не отказывается. Для присутствия при вскрытии мощей были приглашены понятые от местного населения.

Дм. Давыдов.

(окончание завтра)»^{748}.

«ЧЕМ МОРОЧИЛИ В САРОВСКОМ МОНАСТЫРЕ

(окончание)

Обширный собор название носит «Живоносный Источник»… Внутри расставлены длинные скамьи со спинками, с сиденьем на обе стороны. После молитвы монахи на них отдыхают… Стены и купол разрисованы «божественными» картинами, производящими на паломников надлежащее в «святом» месте впечатление.

На правой стороне, перед киотом «чудотворной божией матери», возвышается площадка, обнесенная невысокой оградой. А на площадке высокая гробница, покрытая парчевым покрывалом. Перед ней — массивный золотой подсвечник с семью «неугасаемыми» лампадами, а позади — столик и налой, на котором лежит пачка бумажек с именами для поминанья.

Иеромонах Куприян, он же Касьян Егорович Петров, наскоро отвешивает поклоны перед иконостасом, перед ракой «нетленных» и облачается в епитрахиль и поручи.

Пока фотограф приготовляет аппарат для фотоснимков с гробницы, члены комиссии ведут с ними разговор.

— Вы можете справлять обряды венчания, похорон?

— Хоронить и крестить у нас принято, а венчать нет. Но все равно и это могу, — добавляет он и по лицу его скользнула улыбка.

Щелкнул фотографический аппарат[139] и верхнее покрывало с гробницы снимается. Под ней еще два свернутых покрывала и обнажилась блестящая крышка. На ней, под толстым английским стеклом, во весь рост художественное изображение «преподобного»…

Головная часть крышки по грудь откладывается на петлях. Эту часть монахи открывают в особых лишь случаях, и зрителю тогда представляется форма головы, тщательно завернутая в черную шелковую материю. Над лбом в черной материи небольшое круглое отверстие в серебряной оправе.

— Это звездочка, — поясняет монах. В нее видна часть «лба». Рассмотреть отчетливо невозможно. Но с первого взгляда представляется будто бы живое тело. Получается обман зрения.

С трудом несколько человек подымают крышку. Она серебряная, на петлях. С внутренней стороны вся озолочена. И перед глазами лежит «человек» в гробу. На нем блестящая золотая епитрахиль. Из под черной шелковой мантии виднеются «лапы» ног — белые парчевые туфли с крестиками, искрящимися от зерновых жемчужин. Золото и шелк. Парча и жемчуг!.. На верующаго человека все это может произвести впечатление…

* * *

Перочинные ножички заходили по швам шелковой мантии. Тупо и молча смотрит на операцию монах… Но вот развернулось черное одеяло и показалось «лицо» мощей.

…Это обыкновенный череп человека. Вместо глаз и носа — дыры, набитые ватой. Место ушей тоже обложено ватой. Нижняя челюсть с одним зубом подвязана к черепу шелковою лентой и тоже обложена ватой.

Чтобы не отваливалось…

А вот и «белоснежные волосы» преподобного. Вместо длинных волос, которые привыкли видеть верующие на картинках Серафима, здесь они коротенькими клочками покрывают лишь часть черепа над висками. Цвет их не то рыжый, не то еще какой. Но только не седой.

Под подбородком отдельным сваленным клоком еще кусок шерсти. Разобрать невозможно, что это такое.

— Это что? — задается вопрос духовнику.

— Должна быть борода, — неуверенно говорит он.

Таково «лицо». А туловище пока зашито во вторую шелковую мантию — уже в белую. На «груди» крестообразно сложены «руки»; как складываются у покойников. На кисти надеты из золотой парчи рукавицы. Дотрагиваются до этих рукавиц и они… отваливаются. В них белая вата, а в вате завернуты козанки и другие кистевые мослы.

Когда распороли белую мантию: оно оказалось завернутым еще в толстый слой ваты. Это составленный скелет. И составленный прескверно. Ребра, позвоночник и другие кости ничем между собой не связаны и рассыпаны. На вате — желтые пятна, это места, которые плотно прилегали к костям…

Некоторые кости почернели, разрушились.

— Это что за кость? От руки? — спрашивают монаха, показывая на локтевую кость с отгнившим концом.

— Не знаю… должно быть от руки, отвечает он.

— А почему она короче вот такой же другой?

— Она может быть обломлена… — отвечает он глухо.

— Как обломлена? Кем?

Монах попал в оплошность. Но сейчас же догадывается, что молчание — золото. И молчит.