Сэр Гибби - [13]

Один за одним жалкая компания вываливалась из своего блаженного приюта, и каждый, спотыкаясь и пошатываясь, брёл в свою сторону, не заботясь о том, чтобы попрощаться с остальными. Большинство из них проходили мимо Гибби, притаившемся в своём укрытии, но не обращали на мальчика никакого внимания. Его отец всегда показывался последним и хуже всех держался на ногах. Но всякий раз, когда он выходил за дверь, миссис Кроул не закрывала её до тех пор, пока собственными глазами не видела, как Гибби шустрым бесёнком выскакивает из подворотни и подбегает к отцу, чтобы проводить его домой, — внешне совсем не похожий на ангела — хранителя, но по сути хранивший отца ничуть не меньше, чем ангел, увиваясь вокруг него и поддерживая шаткое равновесие его высокой, шатающейся фигуры.

С выходом отца для Гибби начиналась целая серия акробатических упражнений. Представьте себе, как маленький ребёнок играет с огромным волчком в шесть раз больше себя самого, и волчок не падает лишь потому, что малыш сам крутится вокруг него, то и дело подпихивая и подправляя его как раз в нужный момент и в нужной точке и быстро перебегая с места на место, чтобы волчок не свалился в противоположную сторону, так что со стороны создаётся впечатление, что игрушка и ребёнок изначально существуют как один нераздельный механизм, придуманный каким — нибудь весёлым и изобретательным часовщиком прежних дней, когда люди ещё умели сочетать забаву с серьёзным и полезным делом. Представьте себе это — и в своём воображении вы получите вполне верную картину того, как выглядел сэр Джордж, каждую ночь препровождаемый домой своим сыном Гилбертом. Большой человек шагал домой, спотыкаясь, шатаясь и всё время норовя свернуть в сторону, а маленькая фигурка на цыпочках сновала вокруг него, поддерживая и направляя его то сбоку, то спереди, то сзади, едва касаясь земли и танцуя вокруг отца подобно боксёру с вытянутыми вперёд руками. Руки его и впрямь были настоящими летучими подпорками, то тут, то там подпихивающими шаткую башню с удивительной соразмерностью и чёткостью, ни на мгновение не останавливаясь, не ошибаясь в расчётах и всегда успешно достигая своей цели. За те полтора года, пока Гибби был ночным хранителем и проводником сэра Джорджа, ослабевший от пьянства сапожник ещё ни разу не свалился в канаву, чтобы скоротать там ночь.

Преодолев первую серьёзную трудность на своём пути и успешно повернув из переулка на Висельный холм, эти двое побрели по улице, описывая на своём пути причудливые спирали и окружности, пока не добрались, наконец, до нужного двора, где под лестницей ютилась мастерская сэра Джорджа, потомственного баронета. Тут и для Гибби, и для его отца началась самая трудная работа, хотя последний почти не соображал, что делает, и лишь временами на мгновение просыпался и встряхивался достаточно для того, чтобы повиноваться толчкам и подпихиваниям первого. Пока они поднимались по внешней и двум внутренним лестницам, сэр Джордж несколько раз то просыпался, то снова засыпал, с мерностью качающегося маятника, но Гибби, как настоящий мужчина, упорно делал своё дело, пока в конце концов его настойчивость и выдержка не увенчались победой.

Особняк, когда — то принимавший в своих стенах высокородных лордов и леди, теперь был населён убогими бедняками. Когда Гибби с отцом добрались до дома, все его обитатели уже спали, и никого из них не потревожил шум неверных шагов, поднимающихся на чердак. А если кто и проснулся, то, скорее всего, узнав знакомые звуки, лишь сказал про себя: «Это малыш Гибби тащит домой сэра Джорджа» — повернулся на другой бок и мирно уснул.

Наконец, Гибби с отцом добрались до двери на чердак. Она была широко распахнута. Даже в кромешной темноте Гибби совершенно не нуждался в свете, потому что между дверью и кроватью спотыкаться было просто не обо что. Кровать была старинной, с пологом на четырёх столбиках — всё, что досталось сэру Джорджу из отцовского дома. Тяжело передвигая непослушные ноги, пьяница побрёл к кровати. И столбики, и причудливое ложе натужно скрипнули и застонали, когда его тело упало на тюфяк из овсяной мякины, ожидавший его вместо былой роскоши пуховой перины. Малыш Гибби тут же кинулся к его ногам и не успокоился до тех пор, пока одну за другой не втащил их на кровать, чтобы они не свисали коленями на пол. Пусть даже сначала сэру Джорджу будет не слишком удобно; Гибби знал, что тот скоро повернётся на бок и всё будет хорошо.

И тут для Гибби настал главный момент всего дня! Круг его жизни, вращавшейся на чужих, мёрзлых улицах, наконец — то достиг счастливого завершения. С победным видом он укрыл отца их единственным одеялом — старым пледом в шотландскую клетку, когда — то принадлежавшим его матери, — и без промедления (ему даже не надо было задерживаться для того, чтобы снять башмаки) тоже залез под плед и прижался поближе к бесчувственной груди родителя. Ещё одна победа! Ещё один день увенчался успехом! Отец дома, в безопасности, и они, наконец — то, остались вдвоём! Они лежат под покровом ночи и ветхого пледа, только двое во всём мире, и ещё целых несколько часов отец не сможет уйти и оставить его. Теперь минуты райского блаженства настали для Гибби. У него не было небес, кроме отцовской груди, и он прижимался к ней так, как ещё ни один младенец не прижимался к своей матери. Гибби никогда не сокрушался о том, что объятия всегда оставались односторонними, что распластанный на постели отец никогда не отвечал ему ответным теплом или ласковым прикосновением. Он никогда не говорил себе: «Мой отец — пьяница, но что же делать? Придётся с этим смириться, больше ведь у меня никого нет!» Он с силой прижимался к своему единственному сокровищу — только прижимался! — ибо это был его отец, средоточие всего земного блага и радости. Каким блаженством должно наполниться такое сердце, да и любое другое сердце, узнав, что есть на свете Отец всех отцов — более того, Отец самого отцовства! — Отец, Который никогда не забывается сном, но держит своих спящих детей возле Своей недремлющей груди, и только благодаря этому они могут спокойно пребывать в ночном забытьи!