Сэр Гибби - [12]

Глава 5 Призвание Гибби

Пожалуй, для самого Гибби было даже лучше, что отец почти не обращал на него внимания: представьте себе, какой была бы непрестанная забота и доброта такого родителя! И всё равно, смотреть на этого заброшенного малыша было довольно грустно. Пока сэр Джордж с помощью виски и мягко убаюкивающей атмосферы заведения миссис Кроул медленно сбрасывал с себя жёсткую сапожничью кожуру и в блаженном потоке собственного воображения воспарял к высотам благородной утончённости, бедный Гибби бегал по тёмным морозным улицам осеннего ночного города под безучастным взглядом луны, смутно проглядывающей из облаков. Он на минутку останавливался под окном заведения миссис Кроул, прислушивался, потом вдруг отскакивал на несколько ярдов, вприпрыжку бежал вверх и вниз по улице, а потом опять подбегал к ярко освещённому окну, из которого сквозь красные занавески доносились отзвуки пьяного кутежа, и снова прислушивался. Ни сам Гибби, ни кто другой не смог бы сказать, сколько раз за вечер он вот так отбегал и возвращался к заветному окну — двадцать или сто. Иногда для разнообразия он пробегал не по Висельному холму, а по соседней улице, но при этом всегда крутился поблизости от знакомого переулка и светящегося окна. Ни один мотылёк не возвращался ещё к свету с таким упорным постоянством. Пока его босые ступни час за часом мягко шлёпали по мостовой, улыбка его становилась всё более и более сонной, но он всё так же улыбался и всё так же вприпрыжку мерил шагами улицу, то и дело останавливаясь под окном, прислушиваясь и убегая снова.

Гибби был вовсе не такой жалкой фигурой, как может показаться читателю. Сам он вообще никогда не жалел себя. Мысль о том, что судьба обошлась с ним плохо и несправедливо, никогда не приходила ему в голову. Наверное, было бы довольно трудно — а по — моему, так и вовсе невозможно — втолковать ему, что жизнь его совсем не такая, какой должна быть. Он с рождения жил только так; откуда же было взяться иным мыслям и с чего бы он начал сомневаться в том, что было всегда? Вот если бы кто — то из городских властей вмешался и объявил, что Гибби не должен больше бегать по полуночным улицам, то и дело подскакивая к алому великолепию освещённого окна и тут же уносясь прочь, из его маленькой груди и вправду вырвался бы негодующий вопль о несправедливости. Но никто не вмешивался, и Гибби мог спокойно продолжать своё дело.

Было уже совсем поздно, и город опустел. Ни одной кареты, повозки, тачки или тележки не катилось больше с грохотом вдоль домов. Посередине улица была довольно ярко освещена газовыми фонарями, но большинство окаймляющих её зданий были погружены в темноту. Изредка появлялся одинокий прохожий, гулко стуча башмаками по мостовой, или две развесёлые, хихикающие девицы пробегали мимо, и смех их неприятно осквернял глубокую тишину. Кроме малыша Гибби по улицам шнырял только холодный ветер — одинокий, заброшенный, влажный от тумана. Он наскакивал на мальчугана со всех сторон, то и дело сталкиваясь с ним на углу или за поворотом. Но как раз сейчас Гибби занимался главным делом своей жизни, движимый самой властной и могущественной надеждой своего существа.

Прислушиваясь к звукам, доносящимся из окна, он хотел узнать только одно: не собирается ли компания, наконец, расходиться по домам. Он всегда безошибочно угадывал этот момент, хотя как именно ему это удавалось, сказать трудно. Он почти никогда не улавливал голоса отца, а если вдруг и слышал его, то не слова, а лишь неясный тон. Однако сегодня, когда весельчакам подошло время расходиться, чтобы не осквернять порядочное заведение нарушением Господней субботы, и Гибби снова на цыпочках подтянулся к окну, его отец произнёс слова «вверх по Дауру», и эти три слова, сказанные любимым голосом, ясно и чётко донеслись до Гибби через стекло. Они совершенно ничего для него не значили, но он запомнил их просто потому, что услышал. Однако он тут же позабыл об услышанном, потому что по каким — то ведомым ему одному признакам понял, что компания вот — вот разойдётся, — и с этого момента не отводил глаз от двери до тех пор, пока не услышал, как она открывается. Правда, Гибби всегда было трудно стоять спокойно, а особенно сейчас, в стылую полночь, когда ноги его были почти такими же холодными, как камни мостовой. Чтобы не терять из виду заветную дверь, он начал задом отбегать на несколько ярдов и потом снова возвращаться к окну с искусностью и проворством морского краба. Но не прошло и нескольких минут, как долгожданный голос миссис Кроул возвестил тот час, когда его надежда должна была расцвести и превратиться в радость обладания. Она сказала что — то, не громко и не сурово, но твёрдо и ясно, и её голос тот же утонул в громкоголосом шуме и грохоте. Кто — то что — то говорил, но ещё громче был грохот и скрип отодвигаемых стульев, шарканье шагов и стук ладоней и кулаков по столу и стенам. Как послушные овцы, гости повиновались призыву хозяйки и побрели к выходу — правда, какой добрый пастух выгонит своих овец из загона в холодную полночь? Гибби молнией подскочил к двери и как вкопанный встал прямо подле неё. Тут же услышав, как миссис Кроул поворачивает щеколду, он отбежал в сторону и укрылся в одном из близлежащих дворов, весь дрожа от радостного нетерпения.