Сентябрь - [180]

Вальчак встал и смотрел ей вслед. Застрекотали два пулемета, на этот раз один из развалин, другой из-за кочки, поросшей высокими стеблями. Пули словно настигли всех сразу. Цепь упала, кто-то из солдат пополз назад.

Майор тоже упал, но успел заметить, что атака выдохлась. Пряча голову за насыпью, он рычал:

— Встать! Встать! Вперед! Кто отступит, убью! — и снова пустил в ход револьвер. На этот раз он высунул руку из-за насыпи и вслепую выпустил всю обойму.

Потом майор стал рыться в карманах, ища запасной револьвер. Он искал и ворчал, обращаясь, должно быть, к самому себе — ведь не к Вальчаку же. Ворчал:

— Скоты, пусть подыхают все до последнего.

Ворчал, искал патроны, дрожащими пальцами загонял обойму.

Они были вдвоем за насыпью. Налитые кровью глаза Ольшинского наконец остановились на Вальчаке. Бессмысленная, безотчетная ненависть:

— Сволочь! Ты еще здесь! Пошел отсюда, убью!

Вальчак слышал это краем уха. Он смотрел вперед, ничего не понимая, видя только лужайку за дорогой, усеянную прижавшимися к земле солдатскими фигурами, словно зелеными кротовинами.

В этот момент умолкли пулеметы. Человек десять, лежавших поблизости, вскочили и, согнувшись, побежали к насыпи. Ольшинский заорал и на этот раз прицелился в солдат.

Тогда Вальчак ударил его по запястью, на лету подхватил револьвер и, не слыша визга Ольшинского, прыгнул вперед.

Он бежал и думал об одном: «Лишь бы добежать до них, лишь бы не сейчас упасть, лишь бы они увидели, что кто-то их ведет».

Ему было дано это счастье. Отступавшие, заметив его, остановились. Он пробежал мимо них, крича:

— Вперед, ребята! Варшава впереди! Ребята, раздавим два жалких пулемета — и делу конец!

Он кричал еще что-то, а думал другое. Он думал; «Вздор, кто-нибудь из наших обязательно дойдет, Кальве или Кригер, а если нет, так, в конце концов, и в Варшаве найдутся люди. А здесь я один, пойдут ли они, пойдут ли за мною?» Он услышал проклятия солдата из Варшавы и топот его ног. Пробегая мимо лежавших дальше, он увидел, что они поднимаются вслед за ним.

Теперь Вальчак кричал торопливо, зная, что позднее они его не услышат или не поймут, что позднее его слова утратят свой смысл — он уже не будет бежать впереди, и Вальчак кричал:

— Когда начнут стрелять, падать и ползти вперед! Падать и ползти вперед!

Почему немцы замешкались? Каждый метр, добытый бегом, доставлял Вальчаку радость; отсюда до развалин ближе, чем до насыпи, отсюда они уже не отступят.

Почему немцы замешкались? Может быть, их ошеломила новая атака, через пять минут после предыдущей, неудачной? А может быть, как раз кончились ленты, все патроны ушли на то, чтобы прижать к земле лежащих. Или, может быть, пулемет заело, и теперь, извергая проклятия на своих помощников, фельдфебели лихорадочно проталкивают пальцами грязную ленту сквозь отверстие в черном стволе.

Когда пулеметы наконец снова затрещали, прицел был уже слишком дальний, и Вальчаку было даровано еще десять секунд, пятнадцать метров жизни. Он успел крикнуть:

— Варшава!.. Но не закончил.

Солдаты запомнили его последний наказ. Они упали, поползли вперед. Когда они были в пятидесяти метрах от цели, у фельдфебелей не выдержали нервы. Немцы бросились бежать, им стреляли в спину. Из-за насыпи примчался Ольшинский с криком:

— Хорошо, ребята, всегда бы так! Эй, колонна по четыре… Подпоручик Маркевич, ступайте вперед, возьмите пятерых людей…

— Что с тем гражданским? — спросил Маркевич.

— Черт его знает. Наверно, где-нибудь спрятался. Украл у меня револьвер…

— Не может быть! Он ведь поднял людей…

— Поднял или не поднял, я ему не прощу, новенький «вис»…

Маркевич покачал головой и прошел назад от развалин несколько метров. Олыпинский побежал за ним.

Вальчак лежал лицом вниз, раскинув руки, он словно обнимал эту тощую, попранную землю. «Вис» майора выпал из его руки, зарылся дулом в дерн.

Маркевич приподнял тело.

— Пан майор, ведь я его знаю! Где… откуда? Вы не помните?

— Еще чего? Откуда мне знать эту сволочь? Впрочем, это не имеет значения. Хорошо, что он револьвер далеко не унес. Ступайте вперед с дозорными.

30

На протяжении недели натиск гитлеровцев постепенно нарастал. После первой неудачной попытки захватить столицу внезапной атакой танков немцы в течение нескольких дней ограничивались блокадой южных и западных выходов из города, сжимая кольцо по мере того, как пехота, которая немного запаздывала, ликвидируя по пути отдельные польские части, догоняла бронетанковый корпус. Только авиация каждый день атаковала город, выбирая наиболее населенные кварталы, чтобы нанести ощутимые потери и подорвать боевой дух защитников Варшавы. Артиллерия тревожила редким, но регулярным огнем перекрестки больших городских артерий.

Уже была сокрушена польская оборона на Буге, уже Варшава и Модлин остались островками в бушующем море гитлеровского наводнения, уже начались атаки пехоты и танков и с юго-запада, и с востока, но дух защитников Варшавы не был сломлен и даже окреп.

Правда, это была уже не предвоенная Варшава. Паника вымела из нее завсегдатаев кафе на Мазовецкой, в Аллеях, на Саксонской площади, праздных гуляк, модниц, обитателей вилл в новых кварталах, несколько тысяч высших министерских, банковских, промышленных чиновников, несколько сотен отечественных и иностранных магнатов — опору санационного режима. Кварталы буржуазного Центра опустели, в больших каменных домах на Вильчей, Кручей, Пенкной из каждых пятидесяти семейств осталось не больше двадцати.