Сентиментальный убийца - [28]

Но тут увидела, что дверь прикрыта неплотно: вероятно, дядя Петя, который провожал нас с Турунтаевым до порога, не нашел в себе сил и гражданского мужества, чтобы захлопнуть ее как следует.

Я вошла в пропахшую перегаром прихожую, затворила дверь и едва ли не с порога увидела дядю Петю. Он лежал прямо на полу, на коврике, который отчаянно драл в этот момент когтями кот, и испускал апокалиптический храп, от которого передохли бы все тараканы, если бы они уже не вымерли от атмосферы, не способной поддерживать жизнь в этих стенах.

Впрочем, дядя Петя мне и не нужен. Мне бы только сумочку забрать.

Я бесшумно вошла в комнату — и остолбенела.

У окна стояла старуха и смотрела в окно.

Для тех, кто не понял, напомню, что старуха вообще-то была парализованной и стоять на ногах никак не могла.

Да и слух у нее, как я поняла, был очень тонкий, потому что она тут же резко обернулась и глянула на меня глазами, не прикрытыми очками.

Молодыми, зоркими, пронизывающими глазами.

А в руках эта милая дама держала мой «узи».

— Ну заходите, Женя, раз уж пожаловали без приглашения, — проговорила «старуха» — или кто она там есть, боже мой! — и, заведя руку за спину, положила пистолет-автомат на подоконник.

У «родственницы» дяди Пети оказался очень приятный, звучный голос, который походил на еще недавно воспроизводимое той же самой носоглоткой старческое кудахтанье примерно так же, как вокальные данные Монтсеррат Кабалье соответствуют придушенному писку звезды российской эстрады Тани Овсиенко.

И это был несомненно мужской голос.

— Кто… вы? — запнувшись, спросила я.

— Какое это имеет значение?

— Но… тогда к чему весь этот маскарад?

— Неважно. А как вы вошли? Неужели этот пьяный болван забыл закрыть дверь, а я — не меньший болван — не проверил?

— Вот именно. — Я несколько опомнилась от первоначального изумления, присела на диван. — Значит, это вы спасли нам жизнь там… в доме напротив?

Человек снял седой парик, отклеил мутную косметическую пленку, какими не раз пользовалась и я для кардинального изменения своих черт, а потом одним движением мокрого полотенца смыл грим.

У него оказалось правильное молодое лицо с красивыми породистыми чертами — быть может, даже слишком красивыми и правильными для мужчины. Лично я предпочитала более мужественный и грубый тип мужской внешности.

Впрочем, мужественности в этих чеканных чертах, в очертаниях строгих, четко очерченных губ и властного сильного подбородка хватало. Вот только глаза — большие, ясные и грустные — были лишены и малейшего налета агрессии и тем паче жестокости.

— Значит, это вы убили тех людей, а потом притащили нас сюда?

Он криво улыбнулся, а потом сказал:

— Да.

— Но зачем?..

— Вопросы мне будет задавать следователь, — мягко, но властно перебил он меня.

— Не очень-то у вас оптимистичный взгляд на будущее.

— Ну… это как сказать.

Я, прищурившись, внимательно посмотрела на него, а потом проговорила:

— Кажется, я вас знаю.

— Вот этого-то я и опасался, — сказал он.

— Вы Алексей Орловский, офицер ФСБ, бежавший из заключения… с ментовской «зоны». По прозвищу… Ге… Ги…

— По прозвищу Генрих, — невозмутимо закончил он, а потом добавил: — Только зря вы все это, Женя. Лучше было бы, если бы вы ничего не знали.

— А я ничего и не знаю, — сыграв нарочитую беспечность, сказала я. — Я ничего не знаю, моя дорогая старушка. Я умею быть благодарной. Так что я вас никогда не выдам.

— И на этом спасибо, — с горькой иронией ответил Орловский. — Ладно, Женя, идите. Вероятно, Турунтаев уже отзвонил, кому он там хотел. Я полагаюсь на ваше слово. Вот ваша сумочка… вероятно, вы за ней и пришли?

Я кивнула, не отрывая взгляда от Алексея, а потом сказала с нескрываемым восхищением:

— Какой… вы! Это надо же так натурально сыграть эту самую… старушку!

— Мне всегда говорили, что в моем лице театр потерял великого актера, — усмехнулся он.

— Как ни странно, мне говорили примерно то же самое.

— Я знаю.

Я как-то беспомощно улыбнулась, а потом произнесла:

— Хорошо, я ухожу. Только можно… один вопрос.

— Смотря какой.

— Это ты… это вы прислали мне розы?

Он засмеялся.

— А почему ты так подумала?

— Потому что в мою квартиру можно попасть только через балкон… А из жилища дяди Пети перелезть на мой балкон несложно.

— Все правильно, — резко сказал Алексей.

— Значит… это вы?

— Да, — ответил он и, повертев в руке седой парик, с размаху нахлобучил его на макушку, а потом жестко сказал, словно желая исключить все романтические мотивы этого подарка раз и навсегда: — Как коллега коллеге.

Глава 8 Рейтинг Геннадия Ивановича

Домой я вернулась ошарашенная увиденным и услышанным. Но, само собой разумеется, мне хватило самообладания ничем не выказать этого перед Турунтаевым, который находился в кухне и скрипел зубами, когда моя тетушка обрабатывала ему раны и приговаривала при этом:

— Немедленно в больницу, Геннадий Иванович. Конечно, все это не столь серьезно, но все равно… зачем вам лишние проблемы?

— Прямо к завершению избирательной кампании приспело, — бормотал Турунтаев. — Ну ничего… я им покажу.

— Это верно, — сказала я, остановившись в дверях. — Надо думать, теперь с помощью этих неизвестных благодетелей ваш рейтинг подскочит. Хотя и так уже дальше некуда. У нас в России, как известно, любят обиженных, униженных и оскорбленных.