Сент-Экзюпери - [10]

Рассказывали, что однажды пилот такого самолета на линии Тулуза — Касабланка, посадив его после часа борьбы с жестокой бурей, крикнул, обернувшись к пассажирам:

— Вам что, шею свернуть захотелось?

Вот у этих-то пилотов Сент-Экзюпери и решил обучиться летному делу.

Как-то заметив только что приземлившийся самолет, Сент-Экзюпери своей грузной походкой пустился в огромное для него путешествие и из края в край пересек все летное поле. Присев на корточки около возившегося с какой-то неполадкой механика, он завязал с ним разговор.

— А ведь на этих машинах можно было бы научиться летать и получить права, не правда ли?

— Что за вопрос? Ничем мы не хуже! — важно ответил механик.

— А сколько бы это стоило?

— Это надо спросить у директора аэропорта.

Солдат Сент-Экзюпери отправился разыскивать «директора аэропорта», а затем и свое начальство.

Мать вся эта затея не обрадовала — и Антуан пишет ей нежные настойчивые письма:

«...Капитан Билли был со мной очарователен... он вполне одобряет мою мысль получить права гражданского летчика... Так или иначе 9-го, как я полагаю, начнется мое обучение на пулеметчика...»

«...Меня будут учить летать на чрезвычайно тихоходном „Фармане“. На нем специально устанавливают двойное управление, чтобы не пришлось начинать на быстроходных учебных „Сопах“.

Клянусь, вам незачем беспокоиться. Раньше, чем через три недели, я без двойного управления не полечу. А поскольку я и так почти каждый день летаю на военных самолетах — например, сегодня, — то ведь это ничего не меняет.

Вы пишете, чтобы я, зрело не обдумав, не принимал окончательного решения. Клянусь, решение вполне зрелое. Не могу терять ни минуты — отсюда и моя спешка.

Как бы там ни было, начинаю и среду; но хотел бы получить деньги еще во вторник, чтобы не оказаться в неловком, я хочу сказать, некрасивом положении перед авиакомпанией.

Умоляю, мама, не говорить об этом никому и выслать мне деньги. Если хотите, я верну их вам мало-помалу из моего жалованья. Тем более что, как только я стану военным летчиком, у меня будет сотня возможностей пройти конкурс для поступления на офицерские курсы. Вы не откажетесь сделать это еще сегодня, не правда ли, мама? Я буду вам так благодарен».

И вот Антуан уже сжимает ручку учебного самолета с двойным управлением. Он держит слегка вибрирующую ручку и повторяет движение инструктора, сидящего рядом. Учитель подает знак, медленно поднимая руку к небу. Увеличены обороты. Ручка отжата от себя. Машина дрожит. Короткий пробег, и вот она уже отделяется от земли. Ручку — влево, одновременно нажим на левую педаль. Шпиль собора, возвышающийся над крышами, уходит вправо. Весь город поворачивается следом за ним. Теперь ручку на себя, а нога нажимает правую педаль. Самолет наклоняется влево. Левое крыло поднимается, заслоняя город. Внизу — поля и серебряное зеркальце пруда, разнообразие оттенков весенней зелени леса и блистающий под солнцем Рейн. Теперь руки и ноги, повторяя движения инструктора, направляют самолет вниз. Крылья ложатся горизонтально, и за ними открывается новый чудесный вид: голубоватые горы, темные леса — Вогезы.

Самолет плавно приземлился. И ученик чувствует тихую гордость, возникающую в первые минуты полета. В этом ощущении есть что-то физическое, плотское, подобное радости первого обладания. И вместе с тем ощущение такой свободы, точно человек парил в воздухе сам, без помощи машины.

Все летчики из тех, кто наделен «чувством полета», испытали это двойное ощущение в пору, когда самолет не был еще сложным сооружением, воздушным кораблем. Пилот составлял тогда одно целое с машиной. Он чувствовал ее каждым нервом. Ягодицы пилота, особенно чувствительные в полете, были тем прибором, который немедленно сигнализировал о самой страшной беде — потере скорости, и летчик успевал предотвратить штопор.

Для пилота в небе самолет живет, и жизнь его прочно связана с жизнью летчика. Она успокаивает его или тревожит. Она родит в пилоте такую же интуитивную близость к машине, какую испытываешь к родному человеку. Страсть к полету — это страсть к самолету.

Все эти чувства Экзюпери испытал с первых своих полетов, и, если он не мог еще ни выразить их, ни признаться в них самому себе, они незаметно отложились в нем для того, чтобы раскрыться впоследствии в острой тоске по самолету, И писатель позднее сам расскажет об этом чудесном слиянии человека с машиной.

После разворота над полями ученик должен был научиться приземляться. Сбавлялись обороты, угасал шум мотора. Потихоньку ручку брали на себя. Становился слышным свист ветра. Небо исчезало перед капотом, и казалось, что земля притягивает к себе самолет. Зеленый луг аэродрома и постройки, люди у ангаров — все это вырастало. Становилась различимой трава. Наконец толчок, отдающийся в животе. Глухой шум, сотрясение всего аппарата и неподвижность.

Соприкосновение с землей — это новая радость, высшее достижение, завоевание. Однако учитель поворачивается к ученику:

— Не цепляйся за ручку, держи ее свободнее. Так лучше почувствуешь машину. На крутых виражах, когда самолет сильно наклоняется, выправляй нажимом на педаль. При посадке нужно уменьшить наклон. Следи за скоростью. А ну, еще раз!