Сенсация на Марсе (сборник) - [149]

Шли молча, прижавшись друг к Другу, шли словно по краю пропасти. Собственно, так оно и было: космическая пропасть рядом, за стеной корпуса. Мать ни о чем не спрашивала, дочь явилась к ней перед самым полетом и этим сказала все.

Сердце матери охвачено было тревожным чувством, но она скрывала его. Что ж, в конце концов Ари — самостоятельный человек. И, вероятно, придает этому полету чрезвычайное значение, если боялась, что мать начнет отговаривать. Ари, Ари… Живем один раз, и у каждого свой путь…

— Мне пора, мама.

— Я буду ждать тебя, доченька.

— Спасибо, что ты такая.

— Помни: я тебя жду.

Ари поцеловала мать и быстро ушла. Перед входом в Главный туннель обернулась и махнула рукой. Мать одиноко стояла у озера и плакала.

Быть может, это извечная судьба матерей — провожать детей в дальние дали. Где та мера, которой можно было бы измерить горе матерей всех времен? Наверно, и электронная машина зарыдала бы, если бы подключили ее к материнским сердцам…

Целый год регулярно появлялась Ари на материнском экране. Передав результаты исследований Научному центру, она сразу же связывалась с матерью. Голос ее всегда был энергичный, лицо — безоблачное. Они с Альгой движутся точно по линии «Сатурна». Масс-спектрометры и вся остальная аппаратура работают хорошо: уже обнаружены некоторые незначительные, совершенно незначительные изменения в компонентах потока космических частиц. Но, подчеркивала Ари, эти изменения имеют тенденцию к увеличению и, по всей вероятности, будут усиливаться.

Ее прогноз оправдался: на протяжении всего следующего года пучки хронотронов, так сказать, утолщались, росли, густели. Словно ручейки сливались в единый поток. Пришлось увеличить ускорение, чтобы как можно дальше проникнуть в этот объем. И изображение Ари на экране матери все больше и больше темнело, очертания его постепенно теряли контуры, размывались. Сквозь туманную завесу едва доносились отдельные слова:

— Хронотоны… не свойственны орбите… Предостерегаем «Сатурн»… мощное течение… компоненты поля… Измените, измените трассу!..

Экран совсем померк, пропал даже и шепот.

«Что же это?.. — думала мать. — Может быть, возвращаются? Последнюю информацию послали почти три года назад… Хотя рассуждения об этих условных годах лишены всякого смысла: каждая инерционная система имеет свое время…»

Свое время… Да, Ари и Альга несомненно имели свою, только им принадлежащую систему счисления времени. Но чем дальше двигалась их ракета, тем выразительнее проступали какие-то удивительные перемены в этой системе. Интенсивнее заработал не только хронотрон — масс-спектрометр частиц времени, но и собственные организмы. Усилился обмен веществ каждая клетка тела работала по какой-то безумно интенсивной программе.

— Я, кажется, заболеваю, Ари, — сказал Альга. — Все время мучают меня голод и жажда. Ем и не насыщаюсь, пью — и не могу напиться.

— То же самое происходит и со мной, — спокойно отвечала Ари. — Это нормальное явление.

— Нормальное?

— Да, мой милый. Взгляните на осциллограф: поток хронотронов усилился более чем в десять раз. Эти частицы не экранируются, все формы материи, по крайней мере, те, которые нам известны, прозрачны для носителей времени. Но они исключительно активны, в природе нет ни одной элементарной частицы, захваченной хронотроном.

— Естественно, вневременной материи не существует. Но мы ведь движемся с такой скоростью…

— Что время должно бы замедляться, верно?

— Согласно релятивистской теории.

— Я уже думала над этим. Здесь совершенно иные компоненты пространственно-временного континуума. О них не знали и не могли знать физики. Кстати, это вам материал для философских обобщений.

— Какие компоненты вы имеете в виду?

— Интенсивный поток свободных хронотронов. Для нас теперь время буквально летит. В этом пространстве скорость хронотронов катастрофически увеличилась.

— И что это, по-вашему, значит?

— Что за один наш условный сатурновский день мы проживаем не меньше десяти.

— Проще говоря, стареем?

— Да, мой милый Альга, мы интенсивно стареем.

Философ влюбленными глазами смотрел на нее и не замечал никаких признаков старения. Наоборот, ему казалось, что Ари расцвела, стала здоровее и еще прекраснее. Ах, какая же она красивая! Даже те короткие минуты, когда они сменяли друг друга в кабинете управления и он мог приласкать ее хотя бы взглядом, наполняли его душу неописуемым блаженством. А это ее «милый мой» прямо-таки обжигало его огнем. Сколько раз порывался он признаться в любви! Слова уже готовы были сорваться с губ, но каждый раз непреодолимая стыдливость, смущение, застенчивость, черт знает что еще, какой-то непонятный страх налагали категорическое вето. Потом, оставшись один в своей кабине, он безжалостно ругал себя за нерешительность и высмеивал свои мысли и желания. Ну разве это не глупость — стремление хотя бы коснуться ее платья!..

Вскоре Альга заметил у нее первые морщинки возле глаз. Они придавали ее облику страдальческое и вместе с тем ироническое выражение.

— Вы уже седеете, мой милый Альга, — сказала она однажды то ли с сожалением, то ли с укором.

— Неужели? — философ схватил себя за волосы, словно мог на ощупь ощутить седину. — Это, наверно, мудрость проступает. — А у вас нет…