Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 1. Маска из ниоткуда - [76]

— Однако вы сами сражались против нее и ее союзников, — заметил Себастьян.

— Конечно, — согласился маршал. — Со времени восшествия на престол императрица вела себя как женщина, которую постоянные нападения врагов вынудили потерять хладнокровие. Правда, ее страна долго не могла избавиться от своего наваждения, турок. А едва те присмирели, как вдруг, откуда ни возьмись, словно Жеводанский зверь,[36] выскочила тень Фридриха Прусского. А тут еще Баварское дело вывело ее из себя.[37] Она решила, что может завладеть Баварией. Хотя это вызов здравому смыслу. Некоторые из ее врагов реальны, другие нет. В общем, она пустилась в бессмысленные военные предприятия.

Он прервался, чтобы оценить впечатление от своих слов. Себастьян внимательно слушал, сознавая, что его собеседник — один из известнейших военачальников своего времени. Удовлетворившись произведенным эффектом, Бель-Иль продолжил:

— Силезия фактически отходит Фридриху, как Фландрия Франции.[38] Невозможно удержать территории, слишком удаленные от центра власти. Теперь императрица должна это понять. Дело с императорским троном сейчас улажено. Однако король Людовик считает, что, несмотря на боевые действия против нее и ее будущего супруга Карла Лотарингского, в которых я сам участвовал, Австрия является естественным союзником Франции. Король даже убедил Россию поддержать Австрию в ее борьбе против завоевательной политики Фридриха Второго, короля Пруссии. Вы вызвали прилив интереса к Франции, тем более что сами не имели в этом никакой политической корысти. Или, по крайней мере, казалось, что не имели.

Себастьян убедился, что сведения и расчеты Банати оказались верны. Потом его мысли приняли другой оборот: выходит, его рассматривают как невольного защитника интересов Франции, тогда как на самом деле он — тайный агент России. Это неожиданно. Но знает ли маршал, что он находится в Австрии как голландский подданный?

— Для поддержки нашего влияния в этой стране, — поддакнул Франкевиль, — такой блестящий человек, как вы, господин граф, — настоящая находка.

Уж не предлагают ли ему таким образом стать агентом Франции?

— Позвольте сказать, что устроенный вами прием отличался таким блеском и изысканностью, какие не часто встретишь не только в Вене, но и при самом дворе, — сказал Бель-Иль. — Не говоря уж о вашем столе! — добавил он, усмехнувшись.

— Вы мне льстите, — ответил Себастьян.

— Я нашел довольно пикантным, что вы пригласили посла Пруссии. Заметили, что он сидел словно на угольях? — спросил Франкевиль. — Не сомневайтесь, он наверняка сообщит в Берлин о вашем вечере. Пруссакам было бы нелегко одержать верх над таким посланником, как вы. Особенно с их колбасой, кашей, черным хлебом и пивом!

— Ваша речь о братстве великих умов была прекрасным предостережением, — заявил Бель-Иль.[39]

Предостережением? Поскольку Себастьян выглядел озадаченным, маршал пояснил:

— Я и в самом деле убежден, что только союз просвещенных умов может сохранить государства в их нынешних границах. Военная удача слишком капризна, уж я-то знаю, что говорю. Холодная зима, задержка с подвозом продовольствия, недомогание полководца — все это может перевернуть исход битвы.[40]

Когда обед был закончен, а кофе выпит, Бель-Иль спросил Себастьяна:

— Вы ведь наверняка родственник Клода-Луи, нашего блестящего офицера?[41]

Себастьян насторожился; разумеется, он незаметно навел справки о настоящих французских Сен-Жерменах, но по-прежнему опасался ловушки, умышленной или случайной.

— Отдаленный.

— Когда князь фон Лобковиц назвал ваше имя, я уж было подумал, что он говорит о Клоде-Луи, ведь тот покинул Францию…

— Из-за дуэли, кажется, — поддакнул Себастьян.

— В самом деле. Поскольку он затем поступил на службу к курфюрсту Пфальцскому, потом к курфюрсту Баварскому, я подумал, что он и до Вены добрался.

«Вот с кем скорая встреча нежелательна. По крайней мере, пока приходится носить фамилию Сен-Жермен», — подумал Себастьян.

— Во всяком случае, вы гораздо богаче.

— Сочту своим долгом быть ему полезным, если он будет нуждаться во мне, — вывернулся Себастьян.

После чего откланялся, радуясь, что ему не предложили тайную миссию.

Он вновь занялся иоахимштальской землей. Это вещество не было субстанцией философского камня, поскольку свинец шкатулки по-прежнему оставался свинцом. Что же это тогда? Необычайный минерал и только? Обладал ли он магнитными свойствами? Себастьян несколько раз пытался это установить, но стрелка компаса сначала вела себя как безумная, потом прибор надолго выходил из строя.

Магнетизм интриговал Себастьяна все больше и больше. Притяжение и отталкивание, характеризующие это явление, казались ему гораздо более пригодными для объяснения открытых Ньютоном законов, нежели философский камень. Он сказал себе, что сам, быть может, обладает исключительной магнетической силой. Раздобыв известнейший труд по этому вопросу, «De magnete» Уильяма Гилберта, написанный полтора века назад, Себастьян был глубоко удивлен одним замечанием автора: «Магнетизм повторяет жизнь». Но не есть ли он сама жизнь?

Обладает ли им также Александр? В первый раз, когда они пожали друг другу руки, юноша даже не моргнул.