Семья железного старика - [8]

Вслушался Доримедонт. Разговору рад. Так старшему брату говорит:

- Нет! Пожалуй, все умрем. Ну, и он тоже. Только не скоро ведь еще. Мы ведь молоденькие. А и вправду! Что это, Макар все черта поминает? К черту да к черту. Да черт возьми! Да... Смерть. Это, вот, папаша помер. Так оно к тому. А ты боишься, что ли? Да ты скажи.

- Так. Думается. И невесело.

- Думается? А вот отец дьякон с каждой рюмкой смерть поминает. То так, то этак. Земля, говорит, и в землю отойдем. И всяко. И покойников бесперечь поминает. А смотри какой веселый да толстый. Чуть ризу снял - и хохочет на весь дом. Веселее его и человека нет.

- Что дьякон! Он зряшный.

- Да я так. К слову.

Четким, мерным шепотом говорят братья. Лампадка трепетно умиляется. Не боятся братья разбудить Макара. Искренне храпит. Да никогда он и не притворяется; Что думает, то и скажет. Мешают - выругается.

- А Макар умный. Таким хорошо живется. И все их слушаются.

Но зазвенел обиженный шепот Доримедонта:

- Что Макар! Ты умнее. Чай, тебе, не ему дела сданы. Ты к папаше приближен был. Мы, дураки, всю жизнь тебя слушаться будем. Что мы в деле смыслим? И Агафангел Иваныч давеча про тебя говорил. Теперь, говорит, голова всему он. Что раньше, говорит, папаша был, то теперь он. Советую, говорит, все ему предоставить. Это тебе. В завещании, говорит, этого не будет сказано. А воля папашина такова. Агафангел Иваныч даром тоже не скажет. Да мы и сами знаем. Кому же? Некому.

Агафангел Иваныч - это старик Рожнов. Железный старик и он, оба они с песчаного берега Волги поднимали фонарь славы железной фирмы. Теперь фонарь тот видят и Сибирь, и Москва. Это их две пары рук совершили. Почти полвека свершали. Что-то будет...

Однако, рассвет. Ранний весенний. Волжский рассвет. И запел он над городом, и ударил лучистыми руками в занавески окон комнаты старших сыновей железного старика, ныне отошедшего. И усмехнулся рассвет лампадной сказке. И обиделся Доримедонт на кого-то. Не любил он не спать в такой час. И порадовали его слова Семена, ласково сказал Семен:

- Давай, поспим.

И скоро уснули, каждый в себе живя, разделенные лампадно-рассветной битвой, но как бы обнявшись. Откуда-то издалека пускал на них свой храп брат Макар. И было так, что он, крепко-спящий, бодрствовал, а они, братья, чутко Дремлющие, спали под крепкими замками. Такова была лампадно-рассветная комната.

VI

Рано вставали от сна в дому железного старика. А в комнате на антресолях, куда тащится прекрутая деревянная, чуть скрипучая лестница, в комнате четырех младших братьев все проснулось ранее поло­женного срока.

Федор, следующий за Макаром, только на год его моложе, двадцатилетний малый, старший из младших, проснулся, зевнул, зарычал, потянулся, усмехнулся и, захватив за угол подушку, пустил ее по комнате. Целил он в Вячеслава, своего погодка и покорного товарища в играх и более серьезных предприятиях. Но глупая подушка влетела в кроватку семилетнего Корнута. Это младший. Хилый, болезненный, он за последний год совсем чахнет.

Влетела глупая подушка. Придавила. Ужаснулся-проснулся. Затрепетал-захлебнулся. И вот закричал.

Быстро сообразил Федор. Выпрыгнул, бежит, подушку ухватил, назад тащит. Не поспел. Домна Ефремовна, нянька, тут как тут. Из-за ширмы. В чепце, в кофте, еще в чем-то. Старуха злая.

- Ты что, подлец. А! Мало тебе, жеребцу окаянному, архаровцевто твоих, - и в братьев тычет в просыпающихся, в Вячеслава и в Василия. - За младенца принялся. Пропасти на тебя нет, сатана долговязая. Прочь пошел, чего стоишь, жеребец бесстыжий... Не плачь, золотой. Здесь я. Вот мы сейчас мамашеньке скажем. Мамашенька его и выпорет. Подлеца этого несуразного. И выпорет дылду этакую.

- Ну, молчи, нянька. Не нарочно.

- И выпорем. Дворников позовем и выпорем. Не плачь, бриллиантовый... Ишь, подлец. А ты, Васька, чего суешься! Брысь! Дай-ка нам лучше водички... На комоде там. Корнутушка водички попьет. И конфетку Корнутушка скушает. Давай, подлец, конфетку. Есть, чай.

И ожила комната. И поднялись занавески. Здесь они были коленкоровые.

Виноватый Федор поднял под одеялом острые колени и смотрит в книжку. Только что вытащил ее из-под матраса. Теперь не страшно. Не увидят. Другим делом заняты. А книжка занятная.

Вячеслав сердитый проснулся.

- Или Федька забыл, куда идти надо. Шумит тоже... Это тихо делается.

Василий, Васька, и к няньке и от няньки. Молод больно. Пятнадцать лет ему всего. С братьями страшно. С Домной Ефремовной, с нянькой, скучно. В гимназии не обучался: отец под конец не захотел. Чем ты, говорит, лучше их. Они отвернулись. Назад попросились. На тебе попробуем - здесь приучайся, к делу присматривайся.

Силен был железный старик. И думал он тогда, что нет ему смерти.

Читает Васька пятнадцатилетний разные книжки. Но редкую дочитать придется - братья отнимают. Федор да Вячеслав. Увидят, отнимут, разорвут. Разбойники.

Старшие Ваську гонят. А младший только один Корнут. С нянькой. Но Васька любит няньку больше матери. Вынянчила. А Корнут - кто его знает. Пищит. Маленький еще.

Кончились нянькины слова-приговоры-ругательства. А еще рано. А спать уж не хочется. Угомонив Корнута, нянька за ширму пошла-поехала. С чепцом и со всеми своими глупостями. Нет больше няньки.