Семья в огне - [45]

Ходили слухи, будто взрыв устроил Люк. За день до нашего отъезда в Уэллс женщина за стойкой в «Бетси» призналась нам, что давно предчувствовала беду – как только услышала, что сын Лидии Ханнафин переехал к Джун Рейд. «Добром это кончиться не могло», – с отвратительным самодовольством произнесла она, качая головой. Мы все промолчали и как можно быстрее уехали из мотеля.

Мы для себя решили, что это был трагический несчастный случай, не больше и не меньше. Любой, кто побывал на кухне Джун, знает, что виновницей происшедшего наверняка была та старинная плита родом из эпохи Великой депрессии. Белая с ржавчиной, покосившаяся… Помню, как перед репетицией свадьбы Джун возилась с одной из горелок, пытаясь вскипятить чайник. Если я кого и виню, так это Джун. Ей давно следовало купить новую плиту. Деньги у нее были, и в доме она поддерживала идеальный порядок. Я стараюсь не думать об этом, но порой все-таки ловлю себя на злых мыслях: как можно было упустить из виду такую элементарную вещь? Что за беспечность?! Безусловно, Джун и сама терзается теми же вопросами, и отчасти это смягчает мой гнев, но полностью уничтожить его нельзя.

Все, что осталось от злосчастной плиты и дома, все улики, которые могли бы пролить свет на причину взрыва, все это сровняли с землей на следующий же день после пожара. Власти штата сочли нужным избавиться от улик, и никто не знает почему. Мы убеждены, что Люк не имел никакого отношения к случившемуся. Он был человек порядочный и уж точно не убийца. Если он и проявил беспечность, то сполна расплатился за это – благослови Господь его несчастную душу! Черная кожа и проведенные в тюрьме годы сделали его козлом отпущения в заштатном, насквозь белом городишке. Уилл (который хотел посвятить жизнь защите прав и интересов тех, чьи права и интересы издавна ущемлялись) пришел бы в бешенство, узнав, как быстро местные свалили вину на Люка Мори. В данном случае он бы вообще не стал никого винить, пока не выяснились хоть какие-нибудь обстоятельства происшедшего, и мы решили поступить так же. Это не значит, что нам не больно. Еще как больно. И это не значит, что мы обрели покой.

После возвращения в Портленд Майк долго с нами не разговаривал: не мог смириться, что мы не настояли на расследовании. Он хотел нанять адвоката и подать в суд на пожарную охрану (или на городские власти, сейчас уже не вспомню, кто именно попал в его прицел). Возможно, именно так нам и следовало поступить. Но когда я начинаю сомневаться в принятом решении, то всякий раз прихожу к одному выводу: какой бы гнев мы ни обрушили на местных чинуш, замявших дело и уничтоживших наш шанс получить ответы, какой бы ни оказалась истина, которой мы бы добились чудом или ценой великих страданий, это никак не изменило бы страшной правды: Уилла больше нет с нами. Мы никогда не увидим и не сможем обнять нашего чудесного сына.

Со временем Майкл успокоился, но отношения между нами до сих пор напряженные. Мы с Мими редко его видим, но знаем, что он одумается. Прю взяла академ и вернулась домой. Ей частенько звонят и наносят визиты друзья из Моклипса и университета, но большую часть времени она проводит дома: сидит за кухонным столом до поздней ночи и читает, потом полдня спит. Пока мы решили ее не трогать, пусть делает что хочет. Мы с Мими до сих пор работаем (она в третьем классе, я в пятом) и делаем то, что привыкли: ободряем и направляем, записываем на доске домашние задания и присматриваем за детьми, которые ненадолго попали под наше крыло – в спешке пробегая мимо навстречу взрослому миру и самостоятельной жизни.

Мы стали меньше разговаривать. Бывает, за весь ужин или за все воскресное утро не скажем друг другу ни слова – не от обиды, нет. Просто мы оба поняли, что горе порой становится слишком громким, и в такие моменты стараемся его не перекрикивать.

Мне совестно, что мы не вышли на связь с Лидией раньше. Будь у нас на то хоть миллион веских причин, в те страшные дни между пожаром и похоронами мы ее сторонились. Она тоже потеряла сына, однако у нас не нашлось для нее слов утешения. В январе я позвонил ей и принес свои извинения. Сказал, что все это время мы за нее молились и продолжаем молиться. Попросил дать нам знать, если Джун объявится, и пообещал сделать то же самое. Мы неловко помолчали в трубку, а потом распрощались.

Через месяц Мими вновь набрала ее номер, уже из «Лунного камня», но Лидия так и не ответила на звонок. Потом мы звонили снова и снова – безрезультатно. На следующий день мы впервые увидели Джун. Было раннее утро, мы с Мими только встали, приняли душ и собирались прогуляться по пляжу и окрестностям. И тут прямо под окнами нашего номера, словно привидение, прошествовала Джун. В той же одежде, в какой она была на репетиции и сразу после пожара. Я успел разглядеть, что она не изменилась, только похудела. И лицо у нее стало неподвижное, безразличное. Во второй раз мы увидели ее вечером, сразу после захода солнца. Мы вчетвером пришли к кромке воды, чтобы развеять прах Уилла. Океан волновался, было пасмурно – а мы так надеялись на красивый закат. Только ледяной ветер, оловянное небо и Прю, по колено зашедшая в море, чтобы вытряхнуть в него прах Уилла из маленькой керамической урны, которую мы держали при себе весь год. Когда исчезли последние крошки пепла, Прю вернулась к нам на берег, мы все обнялись и заплакали. Простояли так очень долго. Я никогда не был особо религиозен, но верю, что наш загадочный мир сотворил некий высший разум. Этой великой силе я и молился: чтобы помогала Уиллу на его пути, где бы он сейчас ни был, и чтобы хранила мою семью от невзгод. Вторая молитва была эгоистична. Стоя плечом к плечу с самыми любимыми, я не мог вынести мысли, что потеряю еще кого-то. Однако я отдавал себе отчет, что постепенно мы все потеряем друг друга. Никогда еще я не был так признателен судьбе за ее дар. Майк первым отстранился и стал осторожно подталкивать нас к мотелю. Я неохотно опустил руки, и мы пошли обратно.