Семя титана - [26]

Редактор вздохнул и интеллигентно развел руками.

— А этот кто? — спросил следователь, указывая на Гогина.

— Об этом авторе я ничего сказать не могу, — поморщился редактор. Его мы не публиковали. Видимо, Натан только начал работать с ним. А раз начал, значит, видел какую-то перспективу.

В это время впереди разыгрывалась любопытная сцена. Римма Герасимовна нервно вырвала локоть из могучей ладони своего родственника, и он, обиженно хмыкнув, развернулся и пошел прочь. Вот в это мгновение и подошел Игошин с сообщением, что удалившаяся пара села в белые «жигули». Нет, в ту минуту Батурину было не до пары. Он внимательно осмотрел присутствующих и заметил, что за этой сценой впереди с большим интересом наблюдает критик Чекушкин. Полковник отстал от главного редактора и пристроился к нему. Тот лукаво подмигнул сыщику и, кивнув в сторону вдовы, ехидно прошептал:

— Что-то сегодня Герасимовна рассорилась со своим любовником.

— Любовником? — поднял брови Батурин. — Я думал, это двоюродный брат.

— Можно сказать, что брат, — миролюбиво согласился Чекушкин, нечисто хихикнув. — Он у неё уже восемь лет. Натан об этом знал. У него своя была жизнь, а у неё своя. Они вместе жили только ради детей. У них был такой договор: как выдадут замуж дочь, так сразу разбегаются. Сын у них уже в институте, а дочь в этом году заканчивает школу. Так что Натан немного не дожил до развода. Хотя, между нами говоря, он разводиться не хотел. Эта она настаивала.

— Значит, муж ей был безразличен?

— Ей — да! А ему нет. Он её любил и поэтому не давал развода. Хотя вот смирился с тем, что у неё любовник.

— Но я слышал, что Римма Герасимовна была ревнива.

— Что вы! — засмеялся Чекушкин. — Абсолютно равнодушна.

— Мне главный редактор только что сказал, что она приходила в журнал и устраивала какие-то сцены.

Чекушкин метнул тревожный взгляд на следователя и почему-то стушевался.

— Да-да, кажется, было один раз, — пробормотал он бессвязно и торопливо покинул полковника милиции.

Новые логические нестыковки Батурин не принял во внимание, хотя подсознание их отметило. В это время он не спускал взгляда с удаляющегося любовника. Вдова ни разу не повернула головы в его сторону, что свидетельствовало о весьма серьезной размолвке. После того как любовник свернул на соседнюю аллею, начальник шепнул Игошину:

— Уходим. Нам здесь больше делать нечего.

Они незаметно оторвались от толпы и завернули на ту же аллею, по которой только что вышагивал герой-любовник. Их исчезновение заметил только один человек, кстати один из тех поэтов, о которых осведомлялся сыщик. Молодое дарование повернуло голову на поспешно удаляющихся ментов и таинственно улыбнулось. Дойдя вместе со всеми до кафе, поэт вежливо пропустил сначала женщин, затем мужчин и, когда остался один, послал им вслед такую же странную улыбку. После чего развернулся и пошел прочь.

А между тем полковник с практикантом прилагали массу усилий, чтобы не упустить из виду улепетывающего друга Риммы Герасимовны. Выйдя за ворота, друг ещё более увеличил темп, и работникам милиции пришлось перейти на галоп. Когда милиционеры примчались на стоянку, неофициальный родственник вдовы уже вливался на своей «тойоте» в машинный поток на трассе.

Но внезапно следователь краем глаза узрел Ингу, садящуюся в черный «вольво». Ее поддерживал респектабельный мужчина весьма не хилого вида, которого не было на похоронах. Судя по тому, как он трепетно поддерживал её за талию, мужчина был для Инги не совсем чужим. Всевидящее подсознание Батурина зафиксировало и этот факт. Сам же следователь, едва скользнув по ним взглядом, велел водителю гнать за «тойотой». Хозяин черного «вольво» напротив: усадив девушку, проводил милицейскую «Волгу» далеко не равнодушным взглядом. Когда она скрылась из виду, его глаза вспыхнули точно таким же насмешливым светом, как у поэта, который не остался на поминальную трапезу. Прежде чем сесть за руль, неизвестный мужчина наклонился к Инге и с улыбкой спросил:

— Ты рада, что мы встретились?

— Да! — еле слышно ответила девушка.

6

Они встретились девятнадцатого мая, в субботу, в семь часов вечера под памятником Грибоедову. Парень с девушкой подошли друг к другу, насмешливо обменялись приветствиями и побрели по аллее мимо загаженного пруда, мимо театра «Современник», мимо ресторана с разбитыми окнами и дальше по трамвайной линии вдоль каких-то магазинчиков, киосков, кинотеатров. Было не важно куда идти, лишь бы идти рядом, чувствовать друг друга и все говорить, говорить и никак не наговориться.

— Значит, вы были ирландцем? — допытывалась она, с любопытством заглядывая в глаза своему новому знакомому.

— Нет, вы не поняли! Я был англичанином, — отвечал он с напускной серьезностью. — Во всяком случае, говорил на английском.

— А я, значит, была ирландкой?

— Чистокровной.

— Серьезно?

— Даю зуб.

— Ну и что дальше? Рассказывайте! Не отвлекайтесь!

— Я уже вам все рассказал. Ваш отец держал таверну на берегу бухты, где укрывались от шторма наши корабли. Сезон штормов начинался в октябре и длился около месяца. Обычно он настигал нас по возвращении в Ливерпуль, когда корабли и без того были перегружены товаром. Но вас больше интересует, чем занимались английские моряки в вашем поселке? Практически ничем! Пили да играли в кости. А вы танцевали перед ними на столе.