Семья - [35]

«Неужели обо всей этой грязной истории известно Галине?!» — словно молния, блеснуло в голове. — «Ну зачем, зачем я сам не рассказал ей, как было, зачем? А теперь... Кто-то крепко, видно, наплел ей, не скоро разубедишь, что все это — ерунда».

— Знаешь, Галя... Тебе, конечно, все это приукрасили, а было... Ерунда, одним словом, была... Если хочешь... Нет — хочешь или не хочешь, а я расскажу тебе все...

И он начал рассказывать ей про знакомство с Ефимом Горлянкиным, про отъезд из авиагородка. Но Галина не слушала его. Ни в те минуты, когда Бурнаков вручил ей фотографию, ни позднее, мучаясь еще неясными подозрениями, она в глубине души не верила в то, что Валентин мог обмануть ее. Но сейчас, когда он, не отводя обвинения, рассказывал о Ефиме, ей вдруг стал противен его тихий, приглушенный голос, звучащий в темноте, рука его, лежащая на ее плече, весь он сразу стал чужим и далеким...

— Ну, вот что... — прервала она Валентина, спрыгивая с кровати. — Мне противно все это, понимаешь, — противно! Можешь других убаюкивать своими баснями, а я... я и без них обойдусь, понял?

— Галинка! — вскочил Валентин, но она шагнула, включила свет и стала, презрительно глядя в его лицо.

— Знаешь, — сказала она. — Сегодня ни о чем говорить не будем, не пытайся... А дальше... Видно будет...

Затем прошла, взяла подушку, байковое одеяло со стула и, положив их на диван, выключила свет. Валентин не смог найти в себе силы, чтобы заговорить с нею.

* * *

Галина ушла в школу рано, вернулась с наступлением темноты, когда пришла Нина Павловна, а при матери разговаривать о вчерашнем казалось обоим невозможным. Нина Павловна, чувствуя недоброе, весь вечер украдкой присматривалась к ним и ушла в свою комнату поздно. С полчаса Валентин и Галина молча занимались своими делами, потом он не выдержал:

— Так поступать мне на шахту или нет? Как ты на это смотришь?

Сказал в тайной надежде, что разговор о чем-то, не примыкающем ко вчерашним событиям, незаметно вновь сблизит их. Но Галина холодно глянула на него:

— А это — как хочется. Если большое желание — шахты не только здесь, они и в Ельном есть, там даже приятней тебе будет...

— Брось, Галинка. Неужели ты не поймешь...

— Я все понимаю, — перебила она. — Делай, как хочешь. Мой совет для тебя абсолютно излишен.

— Но мне же работать надо, не могу я быть нахлебником! — задетый за живое сказал Валентин. — И Ельное здесь совсем ни при чем...

— Хлебом тебя никто не укоряет, не такие здесь люди... — снова принялась за тетради Галина. — А о Ельном у меня нет ни малейшего желания с тобой разговаривать.

Он торопливо оделся и ушел на улицу, в сердцах хлопнув дверью, а когда вернулся, Галина уже спала на диване. Он понял: к примирению она не стремится.

И в следующие дни тягостное молчание прочно стояло в комнате, едва Нина Павловна уходила отдыхать. Валентин с беспокойством думал, что так продолжаться дальше не может: их холодная отчужденность может незаметно перейти в привычку и ломать ее будет очень трудно. Он решил выбрать момент и до конца объясниться с Галиной, как им быть дальше...

22

В просторных коридорах техникума шумно. Только что зачитан приказ о выпуске, и вот уже из актового зала идут и идут виновники торжества — четверокурсники. Всюду сияющие улыбки, веселый смех, несмолкаемые разговоры...

О чем только не переговариваются между собой выпускники, окончившие учебу и вступающие в большую самостоятельную жизнь.

Вот в кругу товарищей стоит Гена. Он улыбается и, еще издали заметив Аркадия, громкого кричит:

— Аркадий! Зыкин!

Аркадий подходит хмурый, озабоченный.

— Ты что не рад? Что такой кислый?

— Поневоле раскиснешь, — недовольно говорит Аркадий. — Меня оставляют работать здесь, на городской шахте. И тебя тоже. В комитете комсомола об этом говорят.

— И ты не радуешься? — Гена берет Аркадия за руку, и они отходят от товарищей и медленно идут по коридору. — Дурной ты, Аркашка! Это же твой родной город, куда тебе отсюда ехать? И потом здесь и в культурном отношении лучше.

— Ты прав, — нетерпеливо перебивает Аркадий, — здесь клубы, библиотеки и все прочее... Шахты здесь, в городской черте, работают, как часики, передовые шахты. А я не хочу на такую шахту, которая хорошо работает, там и без меня обойдутся. Я хочу на самую отсталую. Понимаешь, на самую отсталую.

Гена внимательно глянул на Аркадия, тот перехватил его взгляд и невесело рассмеялся:

— Ну, что ты смотришь словно на сумасшедшего. На периферии специалистов мало, а нас, окончивших с отличием, тискают на передовые шахты. Эх!

Он раздраженно махнул рукой и пошел обратно, бросив на ходу Гене:

— Пойду к директору!

«А ведь он прав... Пойду и я к директору!»

И Гена зашагал по коридору вслед за Аркадием. В приемной директора его остановила секретарь, молоденькая белокурая девушка.

— Подождите, товарищ... Директор занят.

— Да там же друг мой, Аркадий Зыкин, мы с ним по одному вопросу. Ну, доложите Арсению Тихоновичу, я прошу вас.

Девушка с любопытством смотрела на этого могучего парня.

«А этот красивенький-то, который прошел к директору, наверное, и есть его друг», — решила она и, поднявшись, бесшумно вошла в дверь кабинета; возвратившись, разрешила Гене войти.