Семья - [29]

— Уж не перебрался ли ты жить в Шахтинск, Ефим?

— Нет, я здесь... случайно... — Ефим как-то криво усмехнулся, — дела привели.

— Что за дела? В управление треста приехал?

— А, что там управление треста, — махнул рукой Ефим. — Что от тебя скрывать, — в управление милиции. Батьку забрали. Наговорили шептуны на него, что крепежный лес сплавлял на сторону. Завидущие кругом люди, самим не удается делать, так других топят.

— М-да... Ну, а ты устроился работать?

— Приходится, горе луковое. В шахте скриплю. Зато вечерами устраиваю такое! — Ефим повеселел. — Эх, горе луковое, только и погулять сейчас, пока не женился, а там... Льнут девки ко мне, ну, и я их ублажаю, да ни одной определенного ничего не говорю... И здесь, в Шахтинске, фрейлину завел себе... Вдовушка... Смазливая бабенка.

— Женись-ка поживей, пока не разбаловался окончательно, — перебил его Валентин.

— Успеется, — Ефим нагловато хохотнул, — с вдовушками-то лучше, горе луковое, у вдовушки обычай не девичий. Безо всяких романов, по существу вопроса, как говорится.

— Брось ты свою философию... — поморщился Валентин и заторопился. — Ну, будь здоров.

— Постой! А ты как? Работаешь?

Валентин помрачнел:

— Да кто его знает, и работаю, и нет.

— Как это?

— По заданиям редакции. Вроде как бы их корреспондент.

— Ишь ты... — Ефим неодобрительно посмотрел на Валентина. — В шахту лезть не хочешь, горе луковое. В интеллигенцию выбиваешься.

— Не дури... — сжал губы Валентин, подумав: «Сколько же злости в этакой громадине. В любом положении только темное видит».

— Ну, да ладно, — вздохнул Ефим, подавая руку. — Если в Ельное будет дорога — прямо ко мне... Я теперь полный хозяин в доме. Бате-то, видно, каюк будет. Да, вот еще что, горе луковое... — Ефим полез во внутренний карман кожана, снисходительно улыбаясь, — Зинка словно чуяла, что встречу тебя, фото передала. На, бери...

— Зачем? — Валентин отвел руку Горлянкина. — Пусть не обидится, но мне оно лишнее.

— Брось, Валька, кочевряжиться, — Ефим нетерпеливо сморщил редкие брови. — От нее не хошь, так от меня, как от друга, возьми.

Валентин усмехнулся, взял фото Зины, сунул в боковой карман пальто, решив выбросить, едва разойдется с Ефимом.

Подойдя к редакции, Валентин остановился. Как больно бьет в цель этот невинный вопрос: «А где ты работаешь?» Что на него ответить? В первые дни Валентин просто не обращал на это никакого внимания, занятый новой для него работой. Но постепенно начал уяснять, что он по существу нигде не работает, он лишь добровольный помощник, тех, кто трудится, а если говорить откровенно — просто у них на посылках. Да, да, он уже начал чувствовать, что и в редакции к нему относятся, как к человеку без определенных занятий. Позавчера литсотрудник промышленного отдела редакции Желтянов, когда потребовалось срочно достать информацию, а в редакции все были в разъезде, так и сказал редактору, кивнув на пришедшего Валентина:

— А вот Астанин пусть сбегает. Все равно ему делать нечего.

Сказал, вероятно, безо всякой дурной мысли, но словно что-то резануло по сердцу Валентина.

«Ну ее к черту, такую работу, — подумал Валентин и медленно пошел от здания редакции по улице. — Надо что-то решать, надо, надо...»

Слепит снег глаза, ползут за воротник холодные водяные струйки, но Валентин уже не обращает на это внимания, он все идет и идет по улицам, впервые в жизни решая такой запутанный вопрос.

К концу рабочего дня он все же пришел в редакцию, вспомнив о заседании литературной группы. Но в комнате, где намечалось заседание, был один Бурнаков. Увидев Валентина, он вскочил, поздоровался и с оттенком иронии заговорил о тружениках свободной профессии, о жизненном призвании и еще о чем-то, хотя видел, что Астанин слушает его невнимательно.

— Валентин! Что с тобой? — удивился он. — Я тебе говорю, что пора уже нам, шахтинцам, в полный голос заговорить, в альманахах печататься, в толстых журналах. Чтобы узнавали нас и... признавали.

«Ого, да ты, оказывается, к славе неравнодушен», — глянул Валентин на Бурнакова, а вслух сказал:

— Я человек еще новый для города, мне можно, пожалуй, не торопиться... Поближе шахтеров надо узнать, присмотреться к ним...

— Присмотреться? — Бурнаков вскочил. — К чему же присматриваться? Вы ж талант! А для таланта не важны частности, важно уловить что-то общее в людях, а еще важнее — суметь выразить это общее, опоэтизировать его. Нет, нет, в вас я уверен, вы человек способный... Кстати, дайте-ка мне еще раз почитать вашу тетрадь со стихами. Я отмечу лучшие, которые можно рекомендовать в альманах.

Тетрадь была во внутреннем кармане пальто. Когда Валентин извлекал ее из кармана, маленькая четырехугольная бумажка мелькнула в воздухе, выпав из тетради, и упала на пол к ногам Бурнакова. Валентин вдруг вспомнил, что это, и торопливо бросился за фото, но Борис Владимирович опередил его.

— Ого, симпатичная девушка... — вцепился он взглядом в фото Зины. — Кто это? Знакомая?.

— Сестра товарища, — нахмурился Валентин, пытаясь забрать фото, но Бурнаков отвел свою руку.

— Здешняя или из армии? — поинтересовался он. Валентин промолчал, чувствуя его тонкий намек, дескать, мне-то ясно, что это за «сестра».