Семья Рубанюк - [321]

— А Оксана что ж, не приехала еще? — спросил он, искоса разглядывая Василинку.

— Нету нашей Оксаны, — со вздохом ответила Катерина Федосеевна. — Из всех, наверное, одна осталась.

— Обещала к празднику приехать, — добавил Петро, — да, видно, что-то помешало.

Алексей посидел еще с полчаса. Когда он собрался уходить, Петро поинтересовался:

— Что думаешь делать, Леша? Чем займешься?

— Бутенко решит. Меня восстановили в партии, знаешь?

— Да, батько говорил.

— Механиком в эмтеэс опять хочу пойти. Ну, бувайте здоровеньки! С матерью еще и не поговорил как следует.

После его ухода Василинка важно села на табуретку. Закинув ногу на ногу и стараясь придать своему голосу как можно больше солидности, она похоже передразнила:

— Кгм! Мы с Бутенко порешим, как там и что.

— Такой шальной был, бедокур на все село, — смеясь ее шутке, сказала мать. — А теперь, гляди, каким стал!

— Он хороший парубок, — вставил Остап Григорьевич. — Бутенко его еще в лесу образовал.

Петро молча поднялся и пошел к себе в комнату. Каждый раз, когда кто-нибудь возвращался домой с фронта, его начинала одолевать все большая тоска по Оксане.

Он сел к столу и написал ей длинное письмо, упрекая за долгое молчание и прося более настойчиво добиваться демобилизации.

В конце ноября от Оксаны пришли сразу телеграмма и письмо. Телеграмма была из Киева. Оксана сообщала о времени прибытия в Богодаровку и указывала номер вагона.

XVII

Петро с Пелагеей Исидоровной подъезжали к богодаровской станции, когда пассажирский состав с белыми от инея вагонами уже подходил к перрону.

— Говорил, опоздаем! Жми давай! — торопил Петро Гичака, и без того стегавшего взмыленных лошадей.

С момента получения телеграммы Петра ни на минуту не покидало чувство радостной приподнятости. Он плохо спал — все представлял себе встречу с Оксаной. Временами его охватывала смутная тревога. Прошли многие месяцы после того, как они виделись. Может быть, Оксана изменилась за это время и встреча будет менее теплой, чем хотелось бы Петру. Ведь бывает же, что долгая разлука делает и очень близких людей чужими!

Все произошло иначе, чем рисовалось Петру. Не успели подъехать к вокзалу, как он заметил Оксану, стоявшую у выхода на привокзальную площадь с чемоданом в руке.

Оксана тоже увидела мать и мужа. Ее лицо просветлело, и она побежала к Петру, соскочившему с брички на ходу, с такими сияющими, счастливыми глазами, что все его терзания и сомнения вмиг развеялись.

— Родненькие мои! Думала, не встретите, — отрывисто и часто дыша от волнения, говорила она, целуя Петра в щеки, губы, лоб. — Боялась, успеет ли телеграмма… Мамонька моя, золотце…

Оксана оторвалась от Петра, чтобы поцеловаться с матерью, потом, держась за его руку и заглядывая ему в лицо, сказала:

— Выглядишь хорошо… Не болел? Как твоя рана?

— Я уже и забыл о том, что меня оперировали.

Петро, поправляя выбившийся у нее из-под синего берета с красной эмалевой звездочкой завиток волос, ощутил ее горячий влажный лоб, а она это прикосновение его грубых, шероховатых пальцев приняла с радостью.

— Ну, а ее скоро сымешь? — спросила мать, кивнув на шинель Оксаны с узенькими серебристыми погонами. — Уже все домой вернулись.

— Сниму, сниму! Приедем… и все! Что же мы ждем? Здравствуйте, дядя Андрей! Давайте поедем.

— Лошадей чуточку подкормим и тронемся, — сказал Петро. Они стояли около брички, и нетерпеливым взаимным вопросам, казалось, конца не будет.

— Как там Иван Остапович наш? — спрашивал Петро, затягиваясь дымком от папироски и осторожно выпуская его в сторону. — Не обещал приехать?

— Говорил, в отпуск обязательно приедет. Он ведь Герой Советского Союза. Не читали в газетах?

— Ну?! Как же это мы пропустили!

— Герой, Герой! Генерал-лейтенант…

— Молодец Иван! Леша Костюк, между прочим, тоже со звездочкой вернулся. Он у нас теперь директор эмтеэс.

— Сколько новостей!

— Иван не женился? — полюбопытствовала Пелагея Исидоровна.

Оксана замялась.

— Как будто к этому дело идет, — сказала она неуверенно. — Ты ее знаешь, Петрусь… Аллочка…

— Которая с тобой под Москвой была?

— Ага!

— Вот это неожиданная новость! Пара ли Ивану? — удивленно сказал Петро. — Правда, я плохо помню ее.

— Я и сама долго не могла ее понять. А последнее время полюбила. Она, знаешь, скрытная очень. Ей тяжело было на фронте. Сильно она тосковала по девочке. А никогда не выдаст своих переживаний. Еще других подбадривает. И какой товарищ прекрасный! Нет, если Иван женится на ней, Алла будет чудесной женой.

— И как у них?

— Ты знаешь, она сперва и слышать не хотела об этом. А потом плакала навзрыд у меня. Она ведь давно любит Ивана Остаповича. «Он, говорит, такой человек, за него можно жизнь отдать, не задумываясь. Что я смогу сделать большого и хорошего для него!»

— Она в медсанбате по-прежнему?

— На днях должна демобилизоваться.

Минут через тридцать Андрей Гичак, напоив коней и кинув в передок брички, себе под ноги, торбы с остатками овса, объявил:

— Так что можно трогаться.

Лошади, словно и не пробежали до того двадцать километров, пошли резво и к двум часам докатили бричку до криничанских земель.

Оксана сидела сзади, рядом с матерью, укутанной в большую шерстяную шаль, и не сводила с Петра глаз.