Семья Наполеона - [24]

Неожиданно в октябре 1799 года до Бонапартов дошла весть, что глава их рода вернулся из Египта и высадился во Фрежюсе. Вояж Наполеона оказался полным даже больших приключений, нежели вояж Луи, едва удалось уйти от двух преградивших путь британских эскадр. По пути Наполеон сделал кроткую передышку на Корсике, где дядя Феш услужливо обменял его золотые египетские цехины на французские бумажные франки. Жозеф, Люсьен и Луи бросились на юг встречать брата. По дороге в Париж они познакомили его с текущей ситуацией. За пределами Франции объединенная российско-австрийская армия вступила в Милан. Генерал Журдан под натиском врага вынужден отступить через Рейн, а англичане вот-вот вторгнутся в Голландию. Директория была на грани краха. Здесь же подтвердилась супружескую неверность Жозефины. Когда генерал достиг Рю де Виктуар рано утром 16 октября, дома он жены не застал. Мать, сестры и невестки тотчас слетелись проведать его, умоляя Бонапарта переселиться на Рю де Роше. Летиция постоянно твердила словечко «la putana» — «шлюха». К счастью для Жозефины, Наполеон отклонил это предложение и остался на Рю де Виктуар. Вернувшись домой два дня спустя, Жозефина обнаружила, что дом заперт.

Правда, у нее было достаточно опыта в усмирении упрямцев, хотя трудно себе представить кого-то более ужасного в гневе, нежели Наполеон, но ей удалось сохранить относительное самообладание. Распростершись в слезах на лестнице перед домом, она отправила Евгения и Гортензию просить за нее: «Не покидайте нашу мать, она этого не переживет». Ее супруг, хотя и католик, сдался. Когда Люсьен на следующее утро нанес визит брату, он застал Жозефину, сияющую от счастья, в постели Наполеона. Воссоединение было полным. Семья же Наполеона пришла в бешенство, особенно Полина и Летиция, хотя у последней хватило благоразумия промолчать. Все они, разумеется, возлагали надежды на развод. Элиза, например, держала себя столь грубо и заносчиво, что Жозефина более не могла терпеть подле себя ее присутствие. Лишь одна милая и покладистая супруга Жозефа, Жюли, не принимала участия в семейной сваре. Но Жозефина торжествовала. Как бы то ни было, ей было чем отвлечь от дум своего вечно занятого мужа.

В течение двух недель со дня возвращения генерала Бонапарта в Париж Люсьен организовал у себя в доме на Рю Верт тайную встречу с членом Директории Сийесом, задумавшим устроить переворот, чтобы власть перешла к новому, более устойчивому правительству. Сийеса поддерживали Талейран и Фуше. Это было трио отъявленных негодяев, бывших клерикалов, которые, однако, видели настоящего солдата с первого взгляда. Поначалу они поставили на Бернадота, но затем решили, что, «хотя он внешне похож на орла, но в душе гусь». Как бы там ни было, Бернадот все еще оставался якобинцем, хотя и заигрывал с роялистами. Сам Наполеон чувствовал, что генерал-якобинец не питает к нему особых симпатий, и посему подозревал, что если «в нем взыграет честолюбие, то он пойдет на все». Само собой разумеется, Наполеон нервничал. Случись заговору провалиться, и ему не сносить головы, и его семья пойдет по миру. Однако Сийес заверил его, что Совет Старейшин, верхняя палата Ассамблеи, склонен их поддержать, в то время как Люсьен, будучи председателем Совета Пятисот, обещал, что их палата проведет заседание в Сен-Клу, дабы принять меры по предотвращению в Париже массовых беспорядков. Барраса следовало загнать в угол и вынудить подать в отставку.

Бонапарт все еще колебался. Сийес давно был ему отвратителен, а сам революционер-ветеран называл его не иначе как «этот нахальный коротышка». Однако Сийесу было необходимо заручиться поддержкой генералов. И хотя большинство из них, не раздумывая, дали согласие, якобинец Бернадот наотрез отказался принимать участие в том, что, по его мнению, скорее походило на мятеж. Он и без того призывал к аресту Наполеона за то, что тот оставил командование в Египте. Жозеф, который к этому времени немало, хотя и не афишируя своих целей, потрудился, выискивая сочувствующих и потенциальных союзников, по всей вероятности, убедил своего шурина, что тому не следует предупреждать директоров о грядущем перевороте, а когда настал решающий день, попросту пригласил его на обед в загородный дом, чтобы Бернадот даже не догадался о происходящем. Симпатии рядовых солдат оставались на стороне Бонапарта. Как только им стало известно о его возвращении, три драгунских полка парижского гарнизона подали петицию, чтобы им была оказана честь участвовать в смотре, проводимом Наполеоном, и офицер за офицером лично засвидетельствовали командующему свою преданность. Наполеон решил рискнуть, хотя на протяжении всего переворота не расставался с пистолетами 18 брюмера (9 ноября) Совет Старейшин, поверив Люсьену, утверждавшему, что в Париже назревает народное восстание, осмотрительно перенес заседание обеих палат из Тюильри в Сен-Клу днем позже. В дополнение Совет объявил Наполеона главнокомандующим всех столичных войск, вручив ему полномочия защищать Сен-Клу. 19 брюмера Наполеон был близок к полному провалу. Он не привык иметь дело со склочными политиками, имевшими манеру огрызаться. Его речь в Совете Старейшин прошла еще более или менее сносно, но когда Наполеон обратился к Совету Пятисот, его встретили в штыки. В зале отовсюду раздавались возгласы: «Долой тирана! Долой диктатора! Объявить его вне закона!» Генерал так и не сумел перекричать собравшихся. Он побледнел и даже едва не лишился чувств, поэтому поспешил покинуть зал, чтобы найти защиту среди поджидающих снаружи солдат. Положение спас Люсьен. Будучи председателем этой палаты, он воспользовался своим правом призвать к вооруженному вмешательству для усмирения разбушевавшихся депутатов. Забили барабаны, после чего гренадеры со штыками наперевес, возглавляемые Люсьеном и супругом Полины Леклерком, ворвались в зал, заставив тем самым многих депутатов выпрыгивать из окон в сад, где те нашли спасение в сгущающихся сумерках. Усмиренные остатки обеих палат встретились в девять часов того же вечера под председательством Люсьена и приняли решение назначить гражданина Бонапарта, Сийеса и Роже-Дюко временными консулами вместо Директории Мадам Пермон, несмотря на то что в свое время отказала Наполеону, снова превратилась в лучшую подругу Летиции и ее дочерей. Дочь мадам Пермон, Лаура, будущая супруга Жюно, более известная как герцогиня Д’Абрантес, рассказывает, что вечером 19 брюмера они отправились в комическую оперу (в то время Театр Федо). Внезапно актеры прервали игру, и тот из них, что играл главную роль, вышел к краю сцены и громким голосом объявил; «Граждане, генералу Бонапарту в Сен-Клу только что удалось избежать смерти от рук предателей страны». Полина тотчас испустила душераздирающий вопль и разрыдалась. Придя в себя, они с супругом бросились к дому Люсьена, где им и были рассказаны все подробности. Новость достигла Каролины, находившейся тогда в школе Сен-Жермен, еще более драматическим образом. Хотя девушке в ту пору было всего семнадцать, за ней ухаживал генерал Мюрат. Он отправил к ней солдат с письмом, в котором так говорилось о перевороте: «Бонапарт и Мюрат спасли Францию». А так как солдаты прибыли в Сен-Жермен после наступления темноты, то цоканьем копыт и звяканьем сабель до смерти перепугали бедную директрису мадам Компан, которая еще живо помнила ужасы террора. «Представьте себе, какой эффект произвели четверо верховых гренадеров, колотящих посреди ночи в дверь школы благородных девиц, — пишет в своих мемуарах подруга школьных дней Каролины Гортензия Богарне. — Но для Каролины это явилось лишь еще одним доказательством любви».