Семья Марковиц - [47]

— Не знаю. — Эд угрюм. — Мы мало что можем сделать.

— Господи, — стенает Генри.

— Слушай, позови-ка лучше Сьюзен. — Пока жена Генри идет к телефону, Эд злобно зыркает на бананы и швыряет их в мусорное ведро. Они звучно шмякаются о ведро — всё какая-то разрядка.

— Здравствуй, Эд. Это Сьюзен. — Ее четкий голос действует на него успокоительно.

— Ты слышала, что я сказал? Я полагаю, тебе надо бы отправить Генри сюда.

— Разумеется, — говорит Сьюзен. — Мы сегодня закажем билет, и я позвоню вам сообщу, когда он прилетит.

Повесив трубку, Эд чувствует, что ему полегчало.

— Таких, как она, — одна на миллион, — говорит он Саре.

К приезду Генри Роза уже дома. Она пролежала в больнице три дня, часть времени без сознания. Но потом очнулась и из больницы отбыла в инвалидном кресле с привязанной к его спинке связкой воздушных шаров, подарком внуков, слабая, но сияющая.

— Организм для женщины ее возраста у нее, на удивление, крепкий, — сообщил Эду врач. — Можно было бы сказать, что она практически здорова, не принимай она перкодан в таких количествах.

— Надо же отвадить ее от этого, — сказал Эд.

— Сделать это можно, только положив ее в клинику, где лечат от наркозависимости, — так ответил врач. — Заниматься этим в домашних условиях ни в коем случае нельзя.

Роза отходит в комнате Мириам. О лечении от наркозависимости никто не упоминает. Не упоминает никто и о том, когда она поедет домой. Возлежа на розовой двуспальной кровати, она поглощает книги Даниэллы Стил, Белвы Плейн и Эндрю Грили[93]. Генри, наахавшись, свалился — смена часовых поясов, перенапряжение измотали его — и теперь отдыхает в комнате ребят. Свою шелковую пижаму он разложил на нижней койке, одежду развесил в чулане, который до отъезда в колледж делили Бен и Эйви. У Эда такое ощущение, что кроме него взрослых в мире не осталось.

Вечером в пятницу, когда он возвращается домой, в кухне — полный бедлам. Перед Розой на кухонном столе гора овощей. Груды пакетов. Маленькие желтые черри, редиска, с кудрявых с красной оторочкой листьев салата в дуршлаге стекает вода.

— Генри и Сара готовят ужин на пару, — оповещает Эда Роза.

Роза просто-таки блаженствует среди всех этих овощей. Такой счастливой он не видел ее уже много лет. На столах громоздятся пакеты с продуктами, на полу валяются морковные очистки. Генри зашелся — он, как с ним нередко случается, в кулинарном раже. Раскрасневшись от натуги, он склонился над подносом с очищенными от мякоти половинками кожуры апельсина. Начиняет каждую пустую половинку из кулинарного шприца бататом. Роза вся светится; глядя на нее, Эд не может удержаться от улыбки.

— Нет ничего лучше, чем сидеть вот так вот в кухне, когда вся семья в сборе, — говорит она. — Слава Богу, тебе не пришлось готовить в такой кухне, как у меня в Венисе. Стыд и срам, а не кухня.

— Ты никогда не любила готовить, — напоминает Эд, целуя ее в щеку.

— Верно, сама я готовить не люблю, — соглашается Роза. — Но когда в кухне идет готовка, люблю. Люблю, когда вокруг меня семья. А кухоньки в Венис-Висте не приспособлены для готовки. Никак не приспособлены. А уж какие старомодные. И всё-всё в них выкрашено в зеленый цвет. Холодильник, и тот зеленый.

Генри отвлекается от апельсинов.

— По-моему, вам надо бы сменить герметизацию. — Он указывает на холодильник.

— Знаю. Домом давно пора заняться, — говорит Эд.

— Дом дивный, — спешит добавить Генри. — Эти дома рядком[94] — прелесть что такое. Что бы тебе не посадить у дверей плющ. Не освежить краску. Тогда у вашего дома был бы совсем уж джорджтаунский вид. Эд! — спохватывается он. — Который час? Мои халы! Держи-ка. — Он сует Эдду шприц, кидается проверить, как там халы.

Сара стоит у плиты, бросает клецки из мацы в куриный бульон. Лицо ее обволакивает пар.

— Экая жалость, что у тебя не двойная духовка. — Генри вздыхает. — Ума не приложу, как мы со всем этим управимся? Сьюзен считает меня ужасным сибаритом, не разрешает мне завести электрогриль. — Он обтирает руки о нелепо сидящий на нем клетчатый фартучек, завязанный на талии. — Но вот что я никогда не куплю, так это микроволновку. Для меня стряпня и радиация несовместимы. И совмещать их противоестественно. Говорят, что тесто в них не пропекается. Ну и как прикажете в них печь, если пироги не подрумяниваются? Хрустящая корочка не образуется? Так, во всяком случае, мне говорили. Нет, нет, это не для меня.

Эд походит к Саре сзади.

— Как ты? — спрашивает он. И целует ее в затылок.

— Прекрати! — рявкает она. И открывает духовку — посмотреть, что там с ее пирогом.

— Боже мой! — Роза со своего места за кухонным столом не сводит глаз с духовки. — Пирог-то не поднялся.

— Твоя правда, — говорит Сара и захлопывает дверцу духовки.

На стук оборачивается Генри.

— Что мы будем делать? — вопит он. — О, я знаю, что нужно. Мы сварим компот и фрукты из него положим на бисквит. Получится фруктовый бисквит. Какие фрукты у нас есть? — Он принимается рыться в пакетах.

— Я люблю фруктовые бисквиты, — говорит Роза. — В Англии нам давали такие бисквиты. Меня, можно сказать, вскормили фруктовыми бисквитами. Когда меня привезли в Англию, я была совсем кроха. И такая слабенькая — еле-еле душа в теле. А на фруктовых бисквитах я просто расцвела. И еще как расцвела! А поверх фруктов клали сливки. Очень густые сливки.