Семья как семья - [12]

– Извините, вы уверены, что она не встретила кого-то другого?

– Не думаю.

– Не думаете?

– Точнее, уверен. Иначе она бы мне сказала.

– Когда люди расстаются, они далеко не всегда говорят правду.

– Но не в нашем случае.

Я добавил: «Вот так вот», что, как правило, означает, что один из собеседников хочет закрыть тему. Не выкладывать же ей, что Мари ушла со словами: «Лучше быть в одиночестве, чем с тобой». Да, прямо так и сказала. И я ужасно на нее разозлился. Наверно, она хотела меня уязвить, и все из-за того, что я был к ней недостаточно внимателен. Я не видел знаков, которые она мне посылала, – знаков грусти, охлаждения, отсутствия интереса к жизни. Я многое понял только в момент ее ухода. На меня внезапно напала меланхолия – а я-то считал, что давно прогнал ее прочь. Валери проявила величайшую деликатность, заявив:

– Вы, очевидно, несносный тип. Жизнь с писателем наверняка нестерпима.

– …

– Ладно. Зато с вами, по крайней мере, все время что-то происходит.

По сути, так она переводила разговор на себя. Явно думала сейчас о своей однообразной жизни с мужем. Но при этом улыбалась; бывает, что, прежде чем впасть в отчаяние, человек иронизирует. Я рассказал ей о разрыве с Мари – и она восприняла это как свидетельство захватывающе интересной жизни. Когда тебе плохо, ты без всяких на то разумных оснований приукрашиваешь существование других. Если бы я объявил, что у меня рак, она, возможно, ответила бы: «Как замечательно! По крайней мере, в вашем теле что-то происходит!» Теперь я был более чем уверен, что в жизни этой женщины наступил критический момент.

18

Итак, я удовлетворил любопытство Валери, рассказав о своей личной жизни. Пришла пора сосредоточиться на жизни самой Валери. Но мне следовало действовать методично. Не могло быть и речи о том, чтобы выслушивать беспорядочные разрозненные подробности биографии и упоминания о недавних обидах. Валери все поняла и смиренно согласилась. Для начала мне хотелось узнать детали ее профессиональной деятельности. Она уже двенадцать лет работала в коллеже имени Карла Маркса в Вильжюифе под Парижем. Изо дня в день спускалась в метро… словом, безжалостная рутина. С каждым годом она все больше теряла интерес к работе. Она помнила, с каким увлечением занималась историей в университете и преподавала в первые годы. Она не могла сказать, в какой момент все начало меняться в худшую сторону. Но ей вспомнился один учебный год, когда в сентябре у нее словно бы не было сил вернуться в школу. Лето показалось слишком коротким.

Может, работать учителем стало сложнее, чем раньше? Родители учеников все чаще жаловались на школу, бывали даже случаи насилия. В период кризиса учителя стали для общества козлами отпущения. Но нет, дело было не в этом. У себя в школе Валери никогда не сталкивалась с серьезными проблемами и всегда считала, что большинство подростков внимательны и учатся охотно. Когда ей предложили место в Париже, неподалеку от дома, она отказалась, потому что привыкла к своему коллежу: у нее там были любимые ученики и ей не хотелось с ними расставаться. Тогда почему же она потеряла вкус к передаче знаний?

Несколько месяцев назад Валери откровенно поговорила с коллегой, с которой поддерживала дружеские отношения, – преподавательницей испанского несколькими годами старше ее. «Это нормально, – сказала та. – Раньше или позже такое случается со всеми учителями. Наша профессиональная жизнь – сплошная рутина, мы ведь живем по календарю. Извечная колея: первое сентября, каникулы в одно и то же время; годы словно накладываются один на другой, время течет гладко, без малейшей шероховатости. Изменить что-то можешь только ты сама. Например, поехать с классом в путешествие или вообще придумать что-то новое…» Коллега была права. Валери задыхалась под тяжестью рутины, не пытаясь ее побороть, а ведь выбор у нее был большой. В конце концов она решила свозить учеников в Освенцим. Поездка сплотила класс, ужасающая память прошлого, казалось, преобразила подростков. Но Валери никак не могла позабыть о том, что вечерами в краковской гостинице она испытывала привычное ощущение абсолютной пустоты. В ее жизни чего-то очень сильно не хватало, но она никак не могла определить чего.

Валери, словно бы вдруг смутившись от собственных признаний, переменила тему. Она снова захотела поговорить обо мне.

– Вообще-то, я вас совсем не знаю. Но я рассказала о вас одной коллеге, учительнице французского. И она была бы счастлива, если бы вы согласились встретиться с ее учениками.

– Ладно, но только не сейчас. Сейчас я с головой погружен в роман. И хорошо бы нам опять вернуться к разговору о вас.

– Вам это правда интересно?

– Вы мне задаете тот же вопрос, что и ваш муж.

– Значит, тут мы с ним совпадаем, – произнесла она с нескрываемой иронией.

– Ну конечно, мне это интересно. Упадок духа – важнейшая проблема нашего времени, напрямую связанная с отношением к самореализации. Оно ведь полностью изменилось.

– То есть?

– Теперь все жаждут быть счастливыми. Поэтому и надежды поменялись.

– Ну, раз вы так считаете…

– Я повсюду вижу людей, которые меняют профессию. «Переквалифицироваться» входит в норму. В сорок лет кто-то решает, что не хочет больше работать в жилищном агентстве, а хочет преподавать йогу. Так почему учителя должны быть исключением? Потому что они государственные служащие? Мне кажется, я понимаю ваше состояние. Может, вам хочется заняться чем-то другим?