Семья и школа - [12]

— Вы так кричали, — поморщившись, перебил его директор, — что это? На кого это?

— Подгурский Алексей мне нагрубил… Я прошу строго взыскать…

— Подгурский… Подгурский… который это?.. Ах,. помню… Это сын Подгурского… Он, кажется, не дурно учился?

— Да… но он… Он груб… Он позволяет себе…

— Хорошо… Хорошо… Но кричать… Кричать не следует… Это не бурса, знаете… Кричать у нас не следует… Подгурский будет наказан…Но кричать не следовало… Это некрасиво… Мешает занятиям в других классах… Это не педагогично… Я вас попрошу, чтоб не повторялось…

Инспектору было поручено прочитать Подгурскому нотацию перед всем классом.

Подгурского посадили на три часа в карцер.

Подгурский теперь хвастался перед товарищами.

— Это всё за то он мне мстит, что я его, жирафа, вчера с ног до головы окатил грязью… Ну, да будет он у меня помнить!

Война между этим стариком и мальчиком была объявлена. Война не на живот, а на смерть.

Подгурского вызывали «к доске» только для того, чтобы постараться поставить единицу, двойку.

Его ловили, сбивали, — за самые хорошие ответы не ставили больше тройки.

— Жираф мстит, — говорил класс, с интересом следя за этой войной между учеником и учителем.

— Вы списали, — злобным тоном говорил Артемий Филатович, возвращая Подгурскому тетрадку с хорошо исполненным уроком.

— Я не списывал! — холодно отвечал Подгурский, глядя смело и дерзко ему в глаза.

— На место! — кричал Артемий Филатович, и возмущённый этим дерзким взглядом и чувствуя, что Подгурский прав.

Его самого выводила из себя эта глупая война.

Но назад идти было трудно

— Что подумает этот мальчишка? Скажет, что я сдался. Что будет говорить класс?

Войну замечали все.

— Эразмов хочет, кажется, добиться, чтоб его пригласили на приватный урок у Подгурского! — шушукались коллеги Артемия Филатовича.

Он догадывался об этих толках, и чтоб показать своё беспристрастие, после единиц вдруг начал ставить Подгурскому пятёрки.

Он терял голову, задыхался в борьбе.

А борьба шла, не переставая ни на секунду.

Артемий Филатович не мог подойти к доске.

Он чувствовал, что на спину его старого, побелевшего по швам фрака устремлён насмешливый, дерзкий взгляд Подгурского, что тот следит за каждым его движением, подмечает и осмеивает каждый неуклюжий жест «жирафа».

И, оборачиваясь, он встречался глазами с действительно устремлённым на него дерзким, смелым, вызывающим взглядом.

Мальчишка бравировал.

В один из «пятерышных периодов», когда, но выражению класса, «жираф великодушничал», класс посетило приезжее «лицо».

— Приехал, — пронеслось по коридору.

Учеников не выпускали из классов даже во время «перемены».

Надзиратели осмотрели, все ли по форме одеты.

Сторожа курили уксусом.

Во всём здании царила мёртвая тишина.

Уже по этому можно было судить, что это было важное посещение.

«Лицо» зашло в класс Артемия Филатовича, подало ему руку, ласково поздоровалось с учениками, посмотрело «журнал» и заметило:

— А вот, должно быть, способный ученик. Две пятёрки подряд. Подгурский Алексей.

Подгурский вышел «к доске», не бросив даже взгляда на Артемия Филатовича.

— Ответьте мне вчерашний урок.

Артемий Филатович побледнел: Подгурский нёс какую-то чушь.

«Лицо» с удивлением посмотрело на ученика, на учителя.

— Позвольте… Да ведь вы вчера за это получили пять?

— Вчера он… — начал было Артемий Филатович, но замолк.

Подгурский исподлобья бросил на него насмешливый, торжествующий взгляд.

Присутствовавший тут же директор то краснел, то бледнел.

— Странно! — поморщилось «лицо». — Они, видимо, у вас плохо усваивают. Механически заучивают… Плохо усваивают. Вчера знал, а сегодня не знает… Садитесь, г. Подгурский! Постарайтесь лучше усваивать, что учите!

«Лицо», не желая ставить единиц, поставило ему «нотабене».

— Очень странно! Плохо, плохо усваивают. Надо заботиться, чтоб усваивали.

И «лицо», сухо попрощавшись с учениками в учителем, вышло из класса, повторяя на ходу директору:

— На это надо обратить внимание: плохо усваивают.

— Подгурский! — почти крикнул Артемий Филатович

— Что прикажете?

— Отчего вы не отвечали, как следует? Ведь вы…

— Я знаю этот урок. Только при них сконфузился.

Он глядел дерзко, вызывающе, насмешливо торжествуя победу. В его взгляде так и читалось:

— Что? Отплатил?

У Артемия Филатовича сжимало горло.

— Ну… дождитесь экзамена.

К экзамену Подгурский, видимо, подзубрил: ему было нельзя провалится, — в этом классе он не мог сидеть два года.

Когда он вышел отвечать, — в его взгляде, дерзком, холодном, насмешливом, как всегда, было ясно написано:

— Не собьёшь, брат. Хочешь — не хочешь, а поставишь «удовлетворительно». Подучил, знаю.

Он спокойно взял билет, развернул, небрежно положил обратно на стол и хотел отвечать.

Но Артемий Филатович спросил не по билету.

Что-то такое, что происходило года два тому назад.

Подгурский смешался.

Артемий Филатович задал ещё более трудный вопрос.

У Подгурского на глазах выступили слёзы.

— Я… я… этого… не помню…

Теперь уж Артемий Филатович взглянул на него с насмешливой, язвительной, торжествующей улыбкой.

— Как же так-с? В пятый класс держите, а того, что во втором проходят, не знаете… Единица!

И он медленно поставил единицу.

У Подгурского перекосилось лицо, слёзы быстро-быстро закапали из глаз, горло перехватило.