Семнадцатая карта - [3]

— Хотят угодить массам. Им надо, чтобы все ёбнулись окончательно. Мы-то интеллектуальные писатели.

— Я тоже? — спросил Акс.

— Ты? — Сол сделал глоток терпкой индюшки. — Надо подумать.

Акс хотел было уже начать разборки, но Сол спросил:

— А говорят режиссеры приехали очень интеллектуальные.

— Да? А кто?

— С трех раз догадайся.

— Ну, один это Михалковский. А другой кто же? Его брат, что ли, Молчановский?

— У тебя голова работает. Не пойму только, как они снимать будут вместе. Не бывает двух режиссеров на одной площадке.

— Почему? — спросил Акс. — Я мог бы предложить тебе соавторство. Как в Красной Армии. Я бы был командиром, а ты бы Комиссаром.

— Я Комиссаром?!

— Да ты. А что тут такого? Ты и есть самый настоящий Комиссар. До сих пор не могу понять, за что тебя выгнали из СССР.

— За то и выгнали, что настоящие Комиссары тут перевелись.

— Сам согласился.

Они сделали еще по несколько глотков. Разговорились. Еще запарили полбанки. Сашка вынул расшитый кисет с махоркой, а Васька немецкую шоколадку.

— Хуйня эта индюшка, — сказал он. — Пора завязывать. У меня есть китайский. Называется…

— Как? — поинтересовался Сол.

— Да забыл, блядь. Только что жена передала через ДПНК. Лас Вегас какой-то. Забыл.

Они взяли свою пол-литровую банку, кружку и пошли в палаты.

— Подожди, — сказал Сол. — Надо дать шнырю отряда на полбанки.

— Зачем?

— Пусть держит для нас места. А то через два часа здесь не протолкнешься.

— Согласен. И да: давай сегодня меня будем звать писатель, а тебя…

— А меня хуй с ушами. Правильно я тебя понял?

— Ну, почему? А тебя Американец, я говорил.

— Нет, я русский. А ты Американец.

Они скрылись в здании.

Комната Заместителя Главного Кума. Он старший лейтенант. В его роли Виктор Еврофеев.

Сцена за два дня до этого. Подвал. На земляном полу кое-где вода. Но пройти можно, так как на землю почти везде положены по две новые доски. Зеки сами напилили, украли и здесь положили. Ведь здесь, в самой глубине коридора находится Вещевой Склад.

В подвале, почти у самого спуска с плацдарма, сидит лысый немного похожий на молодую женщину после тифа, голубоглазый парень. В руках у него книга. Это Тридцатая Любовь Марины Владимира Сорокина. Не Гарри Поттер, как можно было бы ожидать. Ведь у этого зека была кликуха Гарри Поттер. Никто не решался его трахнуть. Но он сам давно этого хотел. Поэтому со вчерашнего дня читал свои книги здесь. Его и прозвали Гарри Поттером, кажется, за чтение книг, за круглые очки в блестящей серебристой оправе и за неумение шить наволочки. Но бригадир пока не решился сказать ему, как другим новичкам:

— Зайди в бригадирскую, подмети.

И дело даже не в том, что Гарри Поттер был красив. Пожалуй, лучше сказать, что он был по-мужски сексуален. Так сказать, природный трансвестит.

— Мужчина, похожий на женщину, — сказал про него Витек.

— Он не просто похож, — сказал Вован. — Он явно — слово на е — хочет.

Они сидели в каптерке и писали сценарий предстоящих празднований. РИМСКИЕ КАНИКУЛЫ, — так предложил назвать предстоящее мероприятие Витек.

— Лучше РИМСКИЕ ИГРЫ, — сказал Вован. — Я не понимаю, почему каникулы. Каникулы от чего? После чего? После смерти? Пред смертью?

— Все-таки такое-то развлечение. Я бы вообще назвал это БРОНЕНОСЕЦ ПОТЕМКИН.

— Не пропустят. Подумают, что мы хотим в конец вставить восстание зеков. Ведь съемка будет проходить без правки. Как в Библии. Что будет написано на трех листах, то уже будет сразу сниматься.

— Назад историю не повернешь, — сказал Эдик. Он только что вошел в каптерку. Ему вообще-то было поручено писать это кино. Но в последнее время Эдику осточертела эта писанина. Компьютера нет! Даже машинку не дают. Бараны.

Опер Еврофеев учился в Литературном Институте. Сам писать всякую чушь он не собирался. Сначала его мучили Материализмом и Эмпириокритицизмом — чуть не написал кретинизмом — товарища Эстэлина, пишущего философские трактаты под псевдонимом Джона Леннана. Потом — после окончания института — заставили писать статьи и пьесы в Старое Литературное Обозрение. Почти бесплатно.

— Это, говорят, ты должен отработать. — Кошмар. И он три года отрабатывал. Но не сам, а нанимал разных зеков за чай и сигареты с фильтром.

И они честно отрабатывали эти сигареты ЯВА. Ведь писать им приходилось вручную печатными буквами. Множительные устройства выдавать зекам было категорически запрещено.

Виктор Еврофеев никогда не забывал напомнить писателям пароль Ир Про:

— А вы любите Дарида?

— Я? Да, люблю. А вы как?

— Я? Очень.

Он говорил:

— Не забывайте — слово на букву б — писать про этого Дариду на каждой странице. По крайней мере, по два раза.

— А то что будет? — бывало спрашивал какой-нибудь физик или биолог. Он никогда не слышал, мать его, ни о каком Дариде. — Это что, еще один псевдоним товарища Эстэ?

— Слово на Х — чуть было не сказал по своей обыкновенной присказке Виктор Ерофеев. Но вовремя успел зажать себе рот. Хотя и не обошелся без шутки: — Это псевдоним Никиты Сергеевича Хрущева. И ничего больше не сказал. Так многие до сих пор думают, что Дарида это псевдоним Никиты Сергеевича Хрущева. Или Леонида Ильича Брежнева. По крайней мере, Андропова. Один зек даже сказал как-то: