Семнадцать о Семнадцатом - [31]

– Владимир Ильич очень любил детей, и детишки это чувствовали!

Кухарка, не поворачиваясь, снова задубасила половником по котлу. Актеры, изображавшие детишек, запрыгали радостно и затеснились подле Ленина. А тот принялся по очереди нагибаться, задирать им верхнюю часть костюмчиков и чмокать в животы. Получив поцелуй вождя, детишки задорно смеялись и убегали.

Оставшись наедине с Лениным и кухаркой, Крупская подошла к вождю мирового пролетариата и нежно ударила его ладонью по шляпке:

– Владимир Ильич, что это вы от меня убежали?

– Рыба моя, минога, и не думал! – возразил Ленин. – Ты была с пионерами, я не хотел отвлекать.

– Я с пионерами, а ты с Арманд!

– Селедочка, – затряс Ленин своей мухоморной шляпкой, – не будь собственницей. Ведь я же ясно объявил по поводу брачного института.

Заскучавший Бочкин встал из-за стола, чтобы пройти в следующую комнату и двинуться уже к выходу из театра, но путь ему перерезали абсолютно голые женщины. Разве что между ног и на грудях у них были приклеены плакаты «Долой стыд!». Ошалев от зрелища, Бочкин вернулся на место.

– Лучше меньше, да лучше, – слащаво пробормотал Ленин, вскочил на стол и проорал во весь голос: – В области брака и половых отношений, товарищи, близится революция, созвучная пролетарской революции! Да здравствует бунт чувственности!

Голые женщины зашушукались, зашептались и начали одновременно выкрикивать:

– Постоянное владение женщиной отменяется!

– Бывшие владельцы, то есть мужья, имеют право на внеочередное пользование женщиной!

– Распределение отчужденных женщин поручается Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!

– Граждане мужчины имеют право пользоваться женщиной не чаще четырех раз и не дольше трех часов в неделю!

– Но только при предоставлении удостоверения о принадлежности к трудовому классу!

– А также при отчислении двух процентов трудового дохода в фонд народного достояния!

– Женщины – народное достояние!

– Бывшие баре, платите за право пользования отчужденной женщиной тысячу рублей в месяц!

На кухню вбежала Коллонтай (ее имя было крупно напечатано на ленте, какие бывают у выпускников школ и свадебных свидетелей). В руках Коллонтай держала большой железный поднос со стаканами воды. Она обнесла подносом всех голых женщин, и каждая залпом осушила по стакану.

– Однополая любовь не воспрещается! – проорала самая крупная из них, с некрасивым родимым пятном на мясистом пупке.

На этих словах раздался утробный вопль кухарки. Бочкин вздрогнул, нашел глазами кухарку и увидал, как та нагибается к бурлящему котлу и вытаскивает оттуда гигантского живого краба. Голые женщины завизжали и бросились врассыпную, Бочкин тоже метнулся к выходу вместе с прочими полумасками. Краб шмякнулся на пол и как будто пополз за ними, елозя мокрыми клешнями по полу. Крупской и Коллонтай не было видно, а Ленин все так же приплясывал на столе, сгибаясь от хохота:

– Я меньше всего – мрачный аскет, товарищи. Но это уж какой-то буржуазный дом терпимости!

– Краб! Краб! – все еще слышались визгливые голоса разбегавшихся голых женщин.

Бочкин выскочил в гулкий коридор вслед за остальными полумасками. «Наверняка он ненастоящий», – подумал Бочкин о крабе. Вдруг вспомнилось, что у крабов – глаза на затылке и они способны смотреть сразу во всех направлениях. «Это все-таки краб-паук. Такие длинные клешни…» Не додумав эту мысль, Бочкин оказался на широкой площадке. Сверху, с потолка, на зрителей и актеров сыпалось нечто, похожее на мокрый снег.

* * *

По стоявшим в карауле матросам и тому, что военный оркестр жал «Марсельезу», Бочкин понял, что он на Финляндском вокзале. В центре торчал броневик «Остин», а на нем дергалась знакомая фигурка.

– Временное правительство ведет преступную империалистическую политику! Народу нужен мир, народу нужен хлеб, народу нужна земля! – вещала она, характерно выбрасывая руки в стороны. – А вам дают войну, голод, бесхлебье, на земле оставляют помещика… Матросы, товарищи, нам нужно бороться за социальную революцию, бороться до конца, до полной победы пролетариата! Да здравствует всемирная социальная революция!

«Он уже здесь, – подумал Бочкин, – успел… Или у них несколько Лениных… Однояйцевый брат-близнец – не удивлюсь, если они задействуют эту легенду».

– Борьба завязывается смертельная, начинается расправа пролетариата над угнетателями и эксплуататорами. Недалек тот час, когда по призыву нашего товарища Карла Либкнехта народы обратят оружие против своих эксплуататоров-капиталистов… Заря всемирной революции уже занялась… А пока нам предстоит учиться, учиться и еще раз учиться!

Крестьянки, певшие с коромыслами на съезде, теперь протискивались к вождю сквозь толпу матросов, рабочих и зрителей с большим караваем хлеба и поваренной солью в чайном блюдечке.

– Вот это человек! – пронеслось в рядах собравшихся, когда Ленин кончил.

Оркестр грянул «Интернационал», и матросы вдруг разбились на пары. Кто-то схватил за бока крестьянку, кто-то – товарища.

– Шаг вперед, два шага назад, шаг вперед, два шага назад! – командовал Ленин, и вокзальный люд закружился в вальсе.

Бочкин двинулся дальше в поисках выхода, но когда он уже собирался юркнуть в арку, спрятавшуюся подальше от танцующих и броневика, путь ему преградили рабочие с бревнами.