Семнадцать лет в советских лагерях - [26]

6. Лубянка

Рядом со зданием НКВД располагалась контора Комитета Международного Красного Креста, на дверях которой висела табличка: «Помощь политическим заключенным»[53]. Председателем комитета была мадам Пешкова, женщина лет сорока, темноволосая, худощавая, с хорошими манерами и очень приятная в общении. Она была бывшей женой Максима Горького, и по причине траура (ее сын погиб при загадочных обстоятельствах незадолго до смерти мужа)[54] не носила форму Красного Креста. Пешкова находилась в близких отношениях с Ягодой и, по слухам, имела на него большое влияние, но она бесследно исчезла, и о дальнейшей ее судьбе ничего не известно.

Оказавшись в невыносимой ситуации и понимая, что, как только в Энергетическом институте узнают об аресте Мацокина, меня уволят с работы, я обратилась к Пешковой за помощью и советом. Мне было очень стыдно за свой вид, но в туалете Северного вокзала не было совершенно никакой возможности помыться и переодеться. Несмотря на это, Пешкова, бегло говорившая по-французски, тепло меня приняла и, выслушав, сказала:

– Милочка, в иное время я бы сделала все возможное, чтобы помочь вам, и полагаю, смогла бы вытащить вас из этой неприятной ситуации. Но обстоятельства таковы, что моя контора может закрыться со дня на день. От всего сердца советую вам (но пусть это останется между нами) обратиться во французское посольство, и главное – будьте чрезвычайно осторожны!

Екатерина Павловна Пешкова. ИМЛИ РАН

Находясь в полном смятении, я бросила практически все попытки что-то узнать о судьбе Мацокина. Тем временем я продолжала жить как бродяжка на Северном вокзале. Время от времени, когда было уже совсем невтерпеж, я, не привлекая внимания, заходила к своей подруге Любе, чтобы привести себя в порядок. Пока я мылась, она стирала мое грязное белье. Потом я отправлялась на работу в Энергетический институт. Мои силы были на исходе. Я сопротивлялась, как только могла, но, живя в грязи, съедаемая вшами, полуголодная, я стала желать себе быстрой смерти.

Как-то Люба сказала мне:

– Ты должна попытаться попасть на прием к самому Ежову. Вот его адрес. Чем ты рискуешь в своем нынешнем положении?

Пойти на прием к Ежову было безумием, но, как мне сказала Люба, чем я рискую? В девять часов утра я уже стояла перед решетками здания на площади Дзержинского, где находился кабинет главы НКВД. У входа выстроилось так много охранников, что пройти внутрь было невозможно. Тем не менее я попыталась. Но едва я поднялась на две ступени, как меня тут же окружили энкавэдэшники. Даже сегодня я не понимаю, почему они меня отпустили.

31 августа 1937 года заведующая библиотекой Татьяна Новикова получила от директора института приказ о моем увольнении. Она имела мужество не подчиниться этому распоряжению, заявив, что у нее рука не поднимается нанести мне такой удар и пусть директор сам меня уволит. После этого она немедленно перевела меня в филиал библиотеки в Лефортово. Работа там была, что называется, «непыльная». В мои обязанности входило выдавать студентам книги, необходимые для углубленного изучения курса. Но я чувствовала, что за мной наблюдают, и как-то вечером, придя на работу, заметила, что библиотеку перерыли сверху донизу. Я поняла, что мои часы на свободе сочтены и нужно действовать. 25 сентября я отправилась в посольство Франции[55]. В то время в здании шел ремонт. В приемной меня встретил молодой человек, изъяснявшийся по-французски уверенно, но с сильным русским акцентом. На круглом столе лежала стопка парижских газет, но я не могла прочесть ничего, кроме заголовков, – слезы застилали глаза. Меня принял сутулый пожилой сотрудник. Я рассказала ему о своей истории и попросила помочь мне. Приложив палец к губам, он шепотом произнес:

– Принесите мне ваши документы, но торопитесь: они арестовывают женщин, чьи мужья находятся в заключении. Вас тоже могут арестовать с минуты на минуты. Напишите своей семье, и мы сделаем все необходимое; Франция вам поможет.

В этот же вечер я рассказала Любе о своих похождениях и о том, что я не могу достать бумаги, требуемые посольством, так как они находятся в моей опечатанной комнате. Люба посоветовала вновь обратиться к Петухову, но он отказался меня принять. Люба не привыкла отступать и заявила мне:

– Если хочешь найти выход из этой ситуации, иди к девяти часам утра во Дворец правосудия[56]. Генеральный прокурор Вышинский[57] приедет туда на черном «ЗИМе»[58] в сопровождении охраны. Не бойся, бросайся к нему, говори обо всем как можно быстрее. Если он заинтересуется, то выслушает тебя и займется твоим делом.

Я сделала все так, как мне посоветовала Люба, и провела часть ночи во дворике Дворца правосудия на улице Горького. В девять часов утра я увидела, как подъезжает «ЗИМ». Я дождалась, пока из машины первым выйдет телохранитель, и, когда генеральный прокурор СССР ступил на землю, выскочила из своего укрытия. Оттолкнув охранника, попытавшегося меня остановить, я схватила Вышинского за руку и завопила:

– Я француженка! Я совсем завшивела! Я живу на улице! Вы не имеете права! Я француженка!

Меня немедленно оттащили, но прокурор, перед тем как удалиться, знаком приказал своим людям отпустить меня. Через несколько минут симпатичная молодая женщина в темном пиджаке с орденом Ленина на лацкане вышла из Дворца правосудия, подошла ко мне и мягко спросила: