Семнадцать каменных ангелов - [11]

– Послушайте, скажите сеньору Пелегрини, что я только хочу уехать домой к своей жене и дочери и забыть обо всем этом. Я ничего не знаю, и мне ни до чего нет дела. Понимаете?

Карло Пелегрини. Смутно знакомое имя вызвало у Фортунато беспокойство, но тут Доминго опять ударил гринго, заорав:

– Заткнись, педрила! Никто не хочет слушать твое вранье!

Фортунато вздохнул и успокоил себя. Уотербери шантажист и должен получить урок. Ради этого все и затевалось.

Они въехали в кварталы победнее, где дома были крыты толем и рифленым железом. Перед пустующими участками чахли заросшие сорняками газоны. Фары Онды в зеркале заднего вида. Североамериканец ничего не мог видеть, но, наверное, чувствовал, что они доехали до цели. Фортунато услышал новую нотку в его голосе:

– Это Ренсалер, правильно? Вас послал Ренсалер?

Услышанное имя гринго озадачило комиссара. Ренсалер… и Пелегрини… Что бы это могло значить?

– Передайте сеньору Ренсалеру, ему нечего меня бояться. Я уезжаю домой и никому не расскажу. Я завтра же уеду домой!

После того как был погашен огонь, заявитель осмотрел тело и не нашел признаков жизни. Труп был мужского пола в позе эмбриона, спиной к багажнику и головой к капоту. Руки трупа были скованы наручниками модели «игл секъюрити».

Идиот Доминго! Это нужно же, оставить наручники на месте преступления. Не хватало только написать на приборной доске номер его бляхи! Гринго что-то строчила в своем блокноте, что-то о наручниках, и у него похолодело внутри.

На трупе обнаружены пять ран, предположительно от огнестрельного оружия, одна в левой руке, была прострелена ладонь, одна в левой стороне грудной клетки, спереди, одна во фронтальной зоне правого бедра, одна в яичках и прямой кишке, одна в правом виске, очевидно сквозная с выходом через левую глазницу.

– Они пытали его! – вздрогнув, проговорила доктор Фаулер. Ее пронзительные зеленые глаза сверкнули в лицо Фортунато. – Какая жестокость!

Фортунато не ответил, прикрывшись бесстрастным машинописным текстом показаний. В конце концов он буркнул:

– Та, что в руку, – это он пытался заслониться.

И снова, будто по сигналу, перед его мысленным взором стали разворачиваться события той ночи. Доминго и Васкес на заднем сиденье, Васкес; его татуировка со свастиками и понюшки кокса, следовавшие одна за другой. Васкес, безмозглая гора разрисованных синим мышц, guapo[22] нового стиля, вечно готовый затеять драку, но предпочитающий всадить несколько пуль в спину в открытой схватке с ножом в руках. С самого начала ничего хорошего, а теперь он еще так нанюхался, что у него яростно заблестели глаза. Они подняли Уотербери в сидячее положение, чтобы удобнее было бить его по лицу; Доминго орал:

– Думаешь, ты такой умный! – Удар. Из разбитого носа Уотербери хлещет кровь, один глаз заплывает. – Думаешь, ты такой умник, да?

Уотербери больше не говорит о Карло Пелегрини. Он все время смотрит на Фортунато, потому что Фортунато старше всех, ведет себя спокойно, лицо у него понимающее и голос доброго дядюшки. Фортунато пытался сказать ему глазами: «Потерпи, hombre.[23] Ничего такого не будет».

– У меня жена и дочь, – сказал ему гринго. – Вы это знаете?

Васкес наградил свою жертву плевком:

– Да мы поимеем твою жену на глазах у дочери, а потом возьмем и прикончим всех.

Уотербери продолжал глядеть на него через спинку сиденья, как будто они оба были заодно, потому что, как ни говори, он был «хорошим» полицейским. А Доминго должен был попугать гринго. Он был «плохим» полицейским.

С пола автомобиля собраны следующие предметы. Задняя часть салона: одна пуля, по-видимому калибра 9 мм. Пять стреляных гильз: четыре – 32-го калибра, марка «ремингтон»; одна – 9 мм, марка «федерал».

Гринго настрочила еще несколько заметок в своем блокноте.

Три кусочка голубой металлизированной бумаги, каждый со следами белого вещества, подобного хлоргидрату кокаина…

Десятипесовые пакетики Васкеса. Вылезший из машины пописать Доминго, звук долгого сопения, а потом он возвращается в машину с длинной белой каплей, свисающей с носа.

– Ты что делаешь, сукин сын? Разве можно на работе!

Потом и Доминго со сверкающими глазами:

– Хватит валять меня в дерьме, коми.

Даже Уотербери почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля.

– Послушайте… – начал было гринго.

Доминго схватил его за подбородок и притянул к себе поближе:

– Ну нет, педрила, это ты послушай! Думаешь, ты такой умный гринго! Да скорее любой другой…

Внезапно Васкес вытаскивает револьвер, маленький, серебряный, тридцать второго калибра, и приставляет к виску Уотербери:

– А это умно, сукин ты сын? Это умно?

Уотербери начал паниковать, и Фортунато почувствовал, что атмосфера накаляется.

– Убери пистолет! – командным тоном, в попытке подавить истерику, которая проглядывала в горящих глазах Васкеса.

Но Васкес не слышал его. Его уже захлестнуло фантастическое ощущение власти, он чувствовал себя повелителем жизни и смерти. На глазах Фортунато он вынул револьвер и опять наставил его вниз, ввинчивая в бедро писателя, а затем, может быть, из-за того, что под действием наркотика он дернулся, или потому, что невольно подался к похищенному, револьвер выстрелил.