Семилетняя война - [154]

Однако члены Конференции, зная его хорошо ещё по предшествующим деяниям и баталиям, как-то в сём позволили себе засомневаться и предложили фельдмаршалу назначить командиром корпуса уже известного своими предшествующими викториями не только в Европе, но и в далёком Петербурге, генерал-поручика Румянцева. Бутурлин по мере возможности пооттягивал это назначение, но наконец оно всё же стало свершившимся фактом.

Отныне брать Кольберг надлежало Петру Румянцеву...

Главнокомандующий составил своему подчинённому подробную инструкцию, как вершить сие, которую и проборматывал сейчас Румянцев тихонько, поглядывая в текст, лежащий перед ним и выражая вслух и про себя своё отношение к фельдмаршалу, отношение, честно говоря, совсем не смахивающее на почтение:

   — ...Так, значит, надлежит мне по установлению связи с флотом к самому Кольбергу итти, столь паче, что, когда флот приблизится, надо мне с моим корпусом там быть и гаванью завладеть, дабы перевоз с флота людей и артиллерии не столь труден был. Тьфу, Анибал ещё один уродился — мало нам карфагенского, так теперь ещё и геперборейский свои стратагемы разрабатывает! Флот мне, понимаешь, только везёт треть живой силы и всю осадную артиллерию, а я ему уже должен гаванью, то есть — попросту говоря — самим Кольбергом завладеть! Зачем мне тогда этот флот? Стратег! Полка бы не дал! Какого полка — сотню калмыцкую и то много! Ну, да бог с ним — пусть тешится бумажками своими. Посмотрим лучше, что я тут сам нацарапал предварительно...

Командир корпуса достал из сумки пачку бумаг — свою инструкцию корпусу, свой устав, который он сочинял с озимы, как только ему стало известно, что крепость на этот раз решено брать во что бы то ни стало, и брать, по всей видимости, предстоит ему. Теперь на дворе уже май, и лишь сейчас, смирившийся с подобной конфузной для его военных талантов несправедливостью, Бутурлин официально проинформировал его о сём назначении. Но, говорят, нет худа без добра: у Румянцева было время подумать, о чём наглядно свидетельствовало своим солидным видом его «Учреждение» — тот своего рода устав отныне его корпуса, который он надеялся — и будет! — применять в период осады.

   — Ага, вот: единые правила несения строевой и караульной служб; так, порядок марша... лагерного расположения полков. Вот и план захвата — карты, смею надеяться, недаром изучались. Что же касается высокоумных планов господина фельдмаршала, то пусть он меня простит, но надлежит на них, по моему скромному разумению, незначительнейшего Петрушки Александрова сына Румянцева, наплевать и забыть!

Фельдмаршал ответил подобной же любезностью: все рапорты Румянцева о своевременной передаче под его начало определённых под Кольберг войск ни к чему не привели, и его буквально выпихнули в Померанию с половинным составом и заверением, что остальное будет направлено в его распоряжение при первой же возможности.

Сия возможность предоставилась, по мнению главнокомандующего, лишь через три месяца; до этого же осаждаемые превосходили русский корпус в полтора раза, не говоря уже об артиллерии, которой до подхода августовского морского десанта Румянцев почти вовсе и не имел.

Ещё на марше командир корпуса наладил сторожевую службу, создал сеть магазинов, заложив в них достаточные запасы продовольствия и снаряжения, то есть всячески укреплял свой тыл, не желая в дальнейшем неприятных сюрпризов в самый неподходящий момент и памятуя, что, где тонко, там и рвётся. Он же плёл свою сеть везде крепко, твёрдо надеясь, что она нигде не прорвётся и уж кто в неё попадёт — не вырвется.

В августе, сосредоточив в своём укреплённом лагере Альт-Бельц наконец-то все предусмотренные ему по штату войска, он прежде всего занялся их всеобщим обучением и упорядочением имеющихся сил, поскольку ещё сразу же по принятию командования над корпусом понял, что без этого ему ничего не добиться — настолько была плоха подготовка солдат.

Для начала он разбил свой корпус на бригады, в составе двух полков пехоты и батальона отборной пехоты — гренадер, создав его из отдельных гренадерских рот, бывших при каждом полку; сформировал особые лёгкие батальоны из охотников для действий в лесах и для поддержки операций лёгкой конницы — прообраз будущих знаменитых егерей, красы и гордости русской армии на долгие годы и десятилетия.

Дабы не отвлекать основную массу солдат от наиважнейшего, по его мнению, дела — военной учёбы — Румянцев создаёт «штабной батальон» и «штабной эскадрон» для несения нарядов; организует бесперебойное снабжение, бывшее до этого всегда в Семилетней войне ахиллесовой пятой русской армии.

После чего с чистой душой призвал к себе старого своего друга ещё по Кадетскому корпусу, а ныне находящегося в его корпусе и подчинении генерал-майора Еропкина.

   — Садитесь, Пётр Дмитриевич.

   — Благодарю, ваше высокопревосходительство.

   — Вы забыли моё имя, господин генерал-майор?

   — Нет, Пётр Александрович, просто...

   — Вот и прекрасно. Мы с Вами не на параде и не на плацу, Пётр Дмитриевич. Коли не связывало бы нас такое отношение: начальник — подчинённый почёл бы за долг и честь быть с Вами на «ты», сейчас же считаю сие излишним, ибо подчинённый — разумеется, я говорю в данный момент не о Вас — повторяю: подчинённый, панибратствующий с начальником, может в самый неподходящий миг заняться выяснением отношений или тешением самолюбия, и дело останется невыполненным. А Ваше мнение по сему предмету?