Семи смертям не бывать - [36]

Из Белорецка головные части вышли в начале августа. Путь их лежал по малонаселенному горному району. Предстояло перевалить через несколько хребтов Южного Урала и через его основной хребет Ала-Тау. На всем протяжении пути колонну преследовали казаки. Они налетали то с флангов, то с тыла, стараясь окружить и уничтожить отряды по частям. Но слово «окружили» не вызывало среди бойцов паники. Занимая круговую оборону, отбиваясь от налетов, красные орлы продолжали двигаться вперед.

Под селом Петровское они наголову разбили крупные силы белочехов и неожиданно появились в районе Богоявленского завода. Здесь начались особенно ожесточенные атаки белых, оценивших в полную меру угрозу, которую представляли для них красные орлы.

«Белые решили ликвидировать наш отряд в районе железной дороги, — вспоминает Блюхер. — С этой целью они создали вокруг нас несколько отрядов, которые двигались концентрически со всех сторон и одновременно нападая. С юга двигались казачьи части и «добровольческие» полки генерала Ханжина, преследовавшие нас от самого Верхне-Уральска…»

Но, подобно весеннему потоку, красные орлы стремительно и неудержимо прорывались через все преграды. Выдержав несколько тяжелых боев под Зилимом и Ирныкшамифорсировав реку Сим, они сосредоточились в двадцати километрах южнее Иглино. 29 августа Иглино было взято.

Еще одна ожесточенная схватка с подброшенными из Уфы и Бирска полками белых, еще один рывок через реку Уфимка — и 13 сентября красные орлы встретились с передовыми частями армии. Так завершился этот героический, славный поход.

Не дав отдохнуть красным орлам, командование армии поставило перед ними задачу взять Красноуфимск, ликвидировать угрозу Кунгуру. Развернувшись на широком фронте, отряды красных орлов, объединенные в 4-ю

Уральскую дивизию, двинулись освобождать Урал.

В эти знаменательные дни Чиркова не было среди бойцов, штурмующих укрепленные линии белых. Он лежал в походном госпитале. Врачи хлопотали вокруг Данилки: запущенная рана на голове плохо поддавалась лечению.

Стало известно о переданной Блюхеру «секретке», оказавшей влияние на исход боев под Иглино. Вокруг Данилки постоянно стояли группкой раненые бойцы, и ему приходилось снова и снова рассказывать о всем пережитом в последние недели: об иглинской тюрьме, о расстреле у оврага и сторожке объездчика в лесу.

Хорошо было Данилке среди товарищей. Но что ни день, то больше тянуло в родной отряд к чеверевцам, где, наверное, уже не надеются увидеть его в живых. Он представлял себе, как встретится с Чеверевым, как закроются они в комнате, чтобы спокойно, не торопясь, поговорить по душам, — так всегда бывало, когда Данилка возвращался после опасных, трудных походов по вражеским тылам. Каким дружеским теплом окружали в такие дни его в отряде! Это была самая высокая и самая желанная награда за все перенесенное им, за его труды.

Как ни сопротивлялись врачи, а Данилка настоял на своем: выписался из госпиталя и с забинтованной головой пустился в путь.

Нужно было ехать в Агрыз. Сюда перебрался из Сарапула полк Чеверева. Ехал Данилка в теплушке и, высадившись в Сарапуле, почувствовал, что не может стоять: кружится голова, трудно дышать. Зря поддались его настойчивым и каждодневным просьбам врачи и выписали из госпиталя. Недолеченная рана начала гноиться, и вместо полка Данилка, так и не повидав никого из своих, снова оказался в госпитале.

Разметавшись на койке, Данилка бредил. Лицо его осунулось, обросшие щетиной щеки впали, под глазами лежали синяки. Казалось, организм не выдержит смертельной борьбы.

В эти дни проведать Данилку пришел Чеверев. Осторожно ступая, он подошел к больничной койке, опустился на стул. Не в характере Чеверева эти осторожные, тихие движения. Он ходил размашисто, говорил громко. А здесь словно другим стал — на строгом лице непривычная растерянность. Жалко ему друга, но боится это показать. Как бы ни было тяжело — нельзя распускаться. Это первое правило Чеверева и чеверевцев. Пусть Данилка увидит, как всегда, суровое лицо командира, услышит требовательный командирский голос.

Но Данилку трудно обмануть. Как ни бодрится Чеверев, а в хорошо знакомом лице, в не знающих страха глазах Данилка видит растерянность. Не надо никаких слов — и без слов он чувствует любовь друга.

Наклонив свою большую голову к Данилке, Чеверев долго просидел возле него. И то ли случайно, то ли действительно приход друга прибавил ему сил, но с этого дня Данилка начал поправляться. Молодой организм поборол болезнь. Снова — уже в который раз! — вырвался Данилка из лап смерти.

— А я, братцы, заговоренный, меня смерть не берет, — смеясь, говорил Данилка товарищам.

— Да, друг, служить тебе, как медному котелку, без износу, — отвечали ему бойцы.

МЯТЕЖ

В самый разгар боев на Урале, в декабре 1918 года, Александр Михайлович Чеверев был отозван с фронта и послан учиться в Москву.

— Дать бы Чевереву теоретическую подготовку, он смог бы командовать большим соединением, хорошим бы начдивом был, — говорил командарм Шорин.

Подчиняясь приказу командующего 2-й армией, Чеверев сдал полк и отправился в военную академию. Не хотелось расставаться с фронтом. Да ничего не поделаешь. Приказ есть приказ.